[Laora]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Раздаю в хорошие руки :)

[Red Fir]

Аватарки Togainu no Chi, Sweet Pool, DRAMAtical Murder

брать здесь

@темы: аватары, DRAMAtical Murder, Togainu no Chi, Sweet Pool

---

Трофей.

[Laora]

Название: Трофей
Автор:  Laora
Бета:  Red Fir
Канон: Togainu no Chi; намеки на Sweet Pool, DRAMAtical Murder
Пейринг/Персонажи: Гунджи/Акира, намеком Шики/Альтер-эго Аобы, остальные мелькают
Категория: слэш
Жанр: экшн с проблесками ангста, стеба и психодела
Размер: миди, 5 286 слов
Рейтинг: R
Краткое содержание: Гунджи пытается понять, кто убил Ину, а понимает совершенно другое
Предупреждения: крэк, ООС, AU от канона, смерть мимо пробегающих персонажей

— И кто бы мог его пришить, — пробормотал Гунджи, пиная Таму носком ботинка. Тама не подавал признаков жизни, и Гунджи даже мог его понять — с перерезанной глоткой особо не поживешь. Перерезанная же глотка исключала самый вероятный вариант смерти Тамы: отравился, и вся недолга. Папочка постоянно кормил его какой-то сладкой гадостью, Гунджи иногда удивлялся, как Тама до сих пор ноги не протянул. Впрочем, Тама был не его животным.

«Животным».

Это началось снова; Гунджи стиснул зубы.

«Не надо!» — истошный детский крик бил в уши, а давешней легкости как не бывало. Относиться к миру, как раньше, не всерьез, не получалось, и дело было не в Таме.

Гунджи сравнивал это с проблесками. Такие иногда случаются посреди самого темного дня; только у него были проблески наоборот. Большую часть времени ему было спокойно и смешно, хотелось скалиться и радоваться жизни, зачастую путая ее со смертью, и искать подходящего питомца. Здесь, в Тошиме, никто не мешал этим заниматься.

Но потом случался «проблеск со знаком минус», и темный азарт, который заменял Гунджи спокойствие, исчезал, уступая место способности… рассуждать?

Способности слышать крики.

Гунджи не знал, что сделать, чтобы оглохнуть. Он пытался бежать, или ранить себя, или других; потом он обычно приходил в себя где-нибудь на улице и не мог вспомнить, что делал. Зато азарт возвращался; он ничего не боялся. Снова.

Несколько раз его вытаскивал старик. Он был, пожалуй, единственным, способным остановить Гунджи во время «проблесков» последнего. Трубой по башке — да и все дела.

Иногда, перед «проблеском», Гунджи испытывал жалость по поводу того, что его башка такая крепкая. Мысли подобного рода сами по себе были опасным признаком.

«Но вчера ничего такого не было, — промелькнувшая мысль заглушила крики, и Гунджи выдохнул с облегчением. — «Проблесков» не было. Что я делал вчера?»

Он не мог вспомнить.

Неподалеку от Тамы валялся нож. Ничего особенного. В Тошиме таких много. Таму убили этим?

Гунджи подобрал нож, рассматривая. Да, кажется, этим. Тесак как тесак. В их со стариком комнате такой торчал в столешнице. Они иногда резали им мясо — когда старик начинал ерепениться и доказывать, что после багнаков мясо отдает мертвечиной. Наглый поклеп. Гунджи всегда чистил оружие.

«Это мясо, которое мы жрем, а не которое загоняем! — доказывал старик, и переубедить его было невозможно. Он упирался редко, но метко. — И резать его нужно ножом, чтоб тебя! Это — нож для мяса, для мя-са!»

В конце концов, он даже выцарапал на рукоятке свое «для мяса». Будто это означало, что Гунджи теперь будет нарезать мясо ножом.

Вот ведь забавно — на этом ноже тоже, кажется, была какая-то надпись.

Гунджи плохо помнил то время, когда он учился в школе. Кажется, это были не лучшие его годы. Он помнил придурка по имени Зенья, с которым они попали в один класс. Одноклассники их сторонились, что было неудивительно — они регулярно пытались уебать друг друга. Школьная психолог от них сбежала при первой же возможности, предварительно выдав всего одно заключение: причиной их постоянных конфликтов является несомненная схожесть.

Тогда Гунджи не очень понял, что это значит. Он вообще мало что понял в школе и мало что оттуда вынес. Не был силен он и в чтении иероглифов; кана еще куда ни шло.

Впрочем, иероглиф, выцарапанный на рукоятке этого ножа, был достаточно простым.

«Для мяса», — прочитал Гунджи.

Эта надпись заставила его не на шутку задуматься.

Неизвестно, сколько бы он еще думал, но тут совсем рядом послышался истошный вопль. Посмотрев в сторону, откуда этот вопль доносился, Гунджи увидел папочку.

Неофициальный глава синдиката «Вискио» по прозвищу Арбитро стоял, схватившись за голову, его взгляд последовательно перемещался с Гунджи на мертвого Таму и обратно.

«А это мог быть я, — мысленно отметил Гунджи. — Я вполне мог убить Таму. Вспомнить бы, играл ли я с ним вчера…»

На крик папочки прибежал парень с синими волосами. Как его там звали… заместитель хренов.

— Ты… ты! — папочка ткнул в Гунджи пальцем. Это было невежливо. — Ты убил Кау!

«Это мог быть и не я».

И вправду, Тама, которого старик называл Почи, а папочка невесть почему звал Кау, многим успел надоесть. Тот же Шикити глядел на него волком, раз за разом повторяя, что подобное существо оскорбляет его самим своим присутствием. Вполне в духе Шикити прирезать Таму. Кто их разберет, питомцев, вечно между собой собачатся…

Последняя мысль показалась Гунджи очень смешной, и он захохотал. Стало легко-легко, а проклятый детский плач, наконец, стих.

— Взять его! — приказал папочка набежавшей охране.

Как быстро. А не сам ли папочка прибил свою домашнюю зверушку? В конце концов, он частенько ее придушивал — они со стариком видели…

О, старик. Это мог быть старик.

«Но лучше, — подумал Гунджи, бросая нож и не теряя времени на дальнейшие раздумья, — если бы это был я».

***

Кейске был сильнее.

Акира никогда не считал себя слабаком, но не думал, что ему нечего противопоставить другу детства; в Тошиме он вообще частенько не мог никому ничего противопоставить. Он находился здесь несколько суток, и за это время его уже два раза чуть не убили. Спасали только странные свойства собственной крови; а Кейске…

С Кейске он повел себя глупо. Сорвался. Нельзя было этого делать. Он хотел как лучше; он всегда хотел как лучше, но был слишком перепуган, чтобы думать.

Он не мог отрицать собственный страх.

Тошима казалась ему ожившим кошмаром, квинтэссенцией того, на что в обычной жизни он бы никогда не обратил внимания. Он вряд ли бы поверил, что такое вообще существует.

Акира не мог назвать свою жизнь легкой и безоблачной; бои в Bl@ster не тянули на шуточные.

И все же это были не те бои. Там была цель — победить. Здесь цели не было. Никто из людей, явившихся в Тошиму, не хотел на самом деле сразить Иль Ре. Вряд ли хоть у кого-то хватило бы сил до него добраться, и чем дальше, тем вернее сам Акира понимал: он тоже не сможет. Он променял тюрьму на Тошиму и не мог сказать, будто что-то от этого выгадал.

Все то, что он видел в обычной жизни, в Тошиме присутствовало в гораздо большей концентрации. Больше крови. Больше насилия. Больше темного, неконтролируемого; но и светлого было больше. Акира вспомнил улыбку Рина, молчаливое поощрение Мотоми, поддержку Кейске.

Он не сумел оценить эту поддержку. Сначала он пытался избавиться от Кейске, потом, когда самого трясло от пережитого стресса, — не смог сдержаться.

Это он был виноват в том, что случилось.

Смерть того парня, Такеру, и всех людей в клубе… Это он был виноват.

Он понятия не имел, как все исправить. Он даже в бою был слабее, чем Кейске; нет, не так.

Он не мог заставить себя драться по-настоящему. До сих пор не мог поверить. Определенно, ему было не место в Тошиме.

Кейске говорил странные вещи — о приятном запахе, о насилии, которое на самом деле нравится Акире, о том, что он стал сильнее и не может дождаться момента, чтобы увидеть Акиру в слезах.

Акира слушал.

Драться он уже не мог; корчась у ног Кейске, он протянул руку к своему ножу…

Друг детства услужливо на эту самую руку наступил.

— Вставай, — посоветовал Кейске, одним рывком вздергивая Акиру на ноги. — Если я просто убью тебя, будет неинтересно.

Он собирался сказать что-то еще, но не успел, потому что в следующий момент из-за угла вылетел мужик, Акире смутно знакомый.

Каратель. Рин еще называл его Гунджи. Точно, Гунджи. Эти багнаки ни с чем не перепутать.

Промелькнуло и исчезло воспоминание о том, как они с Такеру дружно драпали от карателей; сейчас драпать было некуда, потому что Кейске…

— Киса! — при виде Кейске и Акиры Гунджи широко улыбнулся — будто ему только что сделали подарок. — А ну, пусти!

Кейске, кажется, растерялся; Гунджи воспользовался этим, чтобы схватить Акиру за руку, чуть его без той самой руки не оставив (багнаки были при нем), и бодро рвануть в сторону.

Акира не сразу понял, что случилось, а когда понял, из-за поворота показалась целая орава мужчин в белых масках. В особняке Арбитро таких, помнится, хватало.

Что удивительнее всего, в руках у мужчин были пистолеты. И, кажется, они собирались воспользоваться огнестрельным оружием, нарушая правила Игуры.

— Кейске! — крикнул Акира, но друг его не слышал, всецело переключив внимание на, предположительно, охранников Арбитро. Кажется, они ему еще во время визита в особняк не понравились.

— Сюда! — Гунджи потащил Акиру в какой-то переулок, и о дальнейшем развитии событий можно было судить только по звукам.

Впрочем, Акира даже не сразу понял, что это за звуки. Бежать было тяжело, сердце гулко бухало в ребра, и Акира подумал — наверняка пара этих самых ребер сломана. Слишком уж часто его били за последнюю пару суток.

Но Гунджи несся с невероятной скоростью, и тормозить ради всяких болезных не собирался.

Когда Акира пришел к выводу, что, если он немедленно не вырвется, то просто умрет во время бега, Гунджи остановился. Акира освободился — Гунджи даже не думал его удерживать — и прислонился к стене ближайшего дома, пытаясь отдышаться.

Звуки выстрелов и последовавших за ними диких воплей, которые он слышал, пока они бежали, окончательно отдалились и смолкли. Ни Гунджи, ни Акиру никто не преследовал. Ни мужчины в масках и с пистолетами, ни… Кейске.

— А ты себе врага что надо нашел, киса, — заметил каратель, будто подслушав мысли Акиры.

В обычной ситуации Акира не стал бы отвечать, но в Тошиме, похоже, не было и не могло быть ничего обычного.

— …Это мой друг.

— Ха-а?

— Друг, — повторил Акира. Он знал, что должен был беспокоиться об оставшемся позади Кейске; он и правда беспокоился. Но совсем не о том, что мужчины в масках убьют Кейске, — о том, что теперь за ним начнется полномасштабная охота. К этому давно шло, вообще-то. Вряд ли организация «Вискио» могла оставить безнаказанным нападение на клуб, расположенный в нейтральной зоне.

Неимоверным усилием Акира отлепился от стены. С каждой секундой оставалось все меньше шансов спасти Кейске. Если он не хотел, чтобы его друга начали преследовать, следовало вернуться и закончить разговор. Попытаться убедить Кейске — еще раз.

Акира успел сделать шаг назад, прежде чем чужая рука удержала его за предплечье. Почувствовав резкий рывок, Акира недоуменно обернулся. Не слишком поспешно, впрочем — заработать рану от багнаков на удерживавшей его руке Акире не улыбалось.

— Куда собрался, киса? — протянул Гунджи. Он выглядел совершенно беззаботным — будто не за ним какое-то время назад гнались мужчины из «Вискио».

Впрочем, он и тогда выглядел достаточно спокойным, будто играл с товарищами в догонялки. И бесшабашным. А уж то, что он, игнорируя отвлекшегося от драки Кейске, сцапал его оппонента — Акиру, — и потащил за собой, и говорить не приходилось.

— Пусти, — на этот раз Акира вырвал руку, — я должен вернуться.

— Разве в Игуре не каждый сам за себя? — приподнял брови каратель.

— Какого черта ты вмешался, — высказался Акира, — если каждый сам за себя.

— Твои жетоны не понравились Таме, — сообщил Гунджи и неожиданно визгливо рассмеялся. — Ты нарушитель, а, киса? Наруши-и-итель.

— Ты тоже, — Акира попятился. — Они же не просто так за тобой гнались.

— Я убил Таму, — согласился Гунджи. — Папочке это не понравилось. Может, вчера у меня был «проблеск»? — он снова рассмеялся, и Акира подумал, что надо бежать.

Бежать не получалось. Он слишком вымотался и мог разве что идти; но Гунджи, похоже, не желал его отпускать.

Во второй раз он придержал Акиру за плечо грубее.

— Там мой друг, и он в беде, — Акире казалось, что он объясняет общеизвестные истины. — Я должен ему помочь.

— С такими друзьями и врагов не надо, — глубокомысленно заметил каратель. — Старик, во всяком случае, не разрешил бы кому-то встревать в наши разборки! А этот разрешил. Значит, ты ему не друг!

Акира не мог постичь диковинную логику Гунджи (при условии, что та вообще существовала), не горел желанием общаться с Гунджи и не верил ему ни на грош. Он попытался вырваться снова.

— Непослушная киса, — пропел Гунджи. Акиру накрыло волной ужаса. Он понял, что так легко освободиться не удастся.

— Совсем-совсем непослушная, — Гунджи отпустил Акиру только для того, чтобы в следующий миг нанести удар.

Мир погрузился в темноту.

***

У кисы на губах была кровь.

Знакомое и от этого не менее будоражащее зрелище. Да, хорошенько его сегодня отделали. Жалко, что не сам Гунджи. Пока он глазел на мертвого Таму, его киса досталась какому-то недодругу. Хорошо, что досталась еще не совсем — Гунджи знал, куда бить, чтобы отключить добычу. Ведь не всегда удобно разделывать ее на улице, бывает так, что это лучше делать в более подходящей обстановке. Особенно если добыча вот такая… симпатичная. Приятно пахнущая. Хорошая киса, хорошая…

Некоторых кис, которых он ловил, потом приходилось отдавать папочке. Папочка их портил. Они все становились как Тама, немые и не красные. А Гунджи таких не любил. Он любил, когда кисы красные… от крови. И когда они кричат.

Этот «киса» не кричал. Он просто потерял сознание — как те кисы, которых Гунджи приволакивал папочке. Гунджи ведь знал, куда нужно бить. Сначала он просто убивал, но потом старик сказал, что так нельзя. И вправду — кому нужно, чтобы папочка рассердился?

А папочка рассердился. Папочка был вне себя от ярости, когда нашел мертвого Таму, и когда Гунджи покрошил часть его личной охраны, попутно сшибая чертовы статуи, которые ему никогда не нравились. Особняк Арбитро был немаленьким, и Гунджи думал, что оторваться ему удастся. Ему бы, скорее всего, удалось… кабы не рука, сцапавшая его за шиворот и втянувшая за дверь, мимо которой он как раз пробегал. Дверь захлопнулась, чуть не прищемив Гунджи нос, преследователи протопали мимо, а старик — конечно, это был он — высказал все, что думает по поводу Гунджи. Правда, трубой, как обычно, не ударил.

Ему пришлось повторить несколько раз, прежде чем Гунджи хотя бы приблизительно понял, что старик имеет в виду. Очень приблизительно. Пойми он как следует — не заблудился бы.

А стоило заблудиться — и за ним немедленно увязались эти самые охранники. Всех даже ему было не перебить. Старик говорил что-то о том, где можно встретиться… Да, говорил. Если бы еще Гунджи запомнил.

Он пытался вспомнить, пока затаскивал свою кису в ближайшее пустующее помещение. Кажется, раньше это был зоомагазин — под потолком до сих пор болталось несколько клеток для птиц.

Вполне подходящее место, чтобы приручить нового питомца.

Гунджи не задумывался, зачем ему, собственно говоря, этот питомец сдался. Особенно сейчас, когда следует спасаться от погони, а еще лучше — поднапрячься и таки вспомнить слова старика Киривара.

Но Гунджи вообще никогда не задумывался над смыслом того, что делал. Не было его, никакого смысла, только темный азарт; хочу — и делаю. Те, кто поступал иначе, казались Гунджи полными придурками.

Да и потом, он чувствовал ответственность за кису. Он вырвал его у нехорошего парня… значит, теперь должен был хорошенько о нем позаботиться.

Сделать его красным и кричащим?

Сбросив свое приобретение с плеч на пол, Гунджи задумался. Киса даже не пошевелился, и Гунджи посетила еще одна мысль: он мог перестараться. Он же, наверное, перестарался с Тамой, не зря его теперь все ищут.

А если он перестарался, это значит, что киса мертв.

Гунджи вздрогнул. Он видел перед собой парня лет восемнадцати, безжизненно лежавшего на нечистом полу; он видел Таму с перерезанной глоткой в особняке, на каменных плитах, в луже крови.

И вместе с этим он видел что-то еще.

«Не надо!»

…комок меха, слипшийся от крови.

«Нет, пожалуйста!»

Оскаленные зубы. Окостеневший оскал; и нескольких зубов не хватает.

«Нет! Не делай этого! Только не Тама!»

А она носит туфли на высоких каблуках. У нее красивые ноги, он знает. Она самая красивая. Он повторяет это раз за разом; она говорит, что ее красота стоит жертв, что он плохо ведет себя в школе, что слишком много дерется.

Она заставляет его положить руку на стол и зажать спички между пальцами, а потом зажигает, все разом, и говорит, что убьет его, если он попробует дернуться или убрать руки, или выронит спички, хоть одну из них. Она говорит это так обыденно и непринужденно, что он верит.

Он знает, что она умеет убивать. Папа умеет тоже. Только папа работает. Его никогда нет дома. А ей работать не нужно. Она сидит с Гунджи… дома… или уходит развлекаться.

В шкатулке на шкафу она хранит свои трофеи и иногда показывает их Гунджи, разрешает трогать. Она рассказывает, что отрезала «той шлюхе» палец вместе с этим кольцом, потому что иначе не могла его снять, а шлюха орала, пока не замолкла навсегда; или что вот эта цепочка оплавилась, ведь в городе был пожар, и она сняла цепочку с лежалого трупа.

Мало какие из ее трофеев сняты с мертвых, тем более, не ею убитых. В основном — с живых.

Папа не знает о шкатулке. С папой она улыбается и кажется совсем другой; Гунджи прячет перебинтованные руки за спину, чтобы папа не заметил, но тот все равно замечает.

«Ах, это? Он обжегся, когда ставил на плиту чайник. Он та-а-акой неуклюжий! Мы могли бы взять из приюта другого ребенка».

«Не слушаешься маму?» — папа хмурит брови, и Гунджи становится страшно. Он пытается заверить, что нет, конечно же, слушается…

«Тебя мог никто не выбрать, — добавляет папа будто бы не всерьез. — Радуйся, что мы тебя взяли. Мы тебя воспитываем. Будь послушным, иначе мы тебя бросим».

Гунджи совсем не хочется, чтобы его бросали, и он обещает быть послушным.

А потом находит на улице котенка.

Это маленький, дрожащий комок шерсти и нервов, он похож на самого Гунджи, но не так, как тот противный Зенья, о схожести с которым говорила психолог. Котенок брошен — так же, как и сам Гунджи. Его могут скоро бросить… перестать любить. Как этого котенка.

Гунджи не может ничего сделать, чтобы его не бросили. Он не понимает, что такое быть послушным. Он выдерживает каждый раз, когда она зажигает те спички, и, наверное, ей это надоело. Теперь она бьет его ногами, а ожоги на руках потрескались, и из них сочится сукровица; Гунджи кажется, что он видит собственное поджаренное мясо, его мутит и одновременно рот наполняется слюной: он не всегда может найти еду на улице, а из холодильника есть она ему разрешает только тогда, когда папа дома. Или после очередного наказания. Тогда она всегда очень нежная, она раздевает его и мажет какими-то кремами; ему становится дурно от искусственного цветочного запаха, а она кормит его кашами и улыбается: «Мой мальчик».

Гунджи ничего не может сделать со всем этим, но он может взять этого котенка — себе. Устроить ему убежище… приносить еду.

Гунджи так и поступает.

В скором времени котенок начинает его узнавать; тогда Гунджи и называет его Тама.

Они ходят по улицам вместе и никого не боятся. Им хорошо. Им легко. Они ищут себе добычу.

Гунджи больше не боится, что его бросят, даже когда она бьет его носком туфли в лицо и ломает нос одним ударом; он не боится, он не сжимается в комок и не хнычет, потому что у него есть Тама.

Тама его не бросит. И он тоже не оставит Таму.

Однажды он не находит Таму на привычном месте.

Гунджи видит его, когда приходит домой. Она держит Таму за шкирку; котенок кричит, а с ее рук стекает кровь — они расцарапаны.

«Это твое?» — спрашивает она брезгливо.

«Нет! — он понимает сразу. — Только не Тама… Только не Таму!»

Потом он слышит глухой стук. Или треск. Кровь брызжет ему в лицо — кровь Тамы.

Стена тоже в крови.

А Тама лежит на полу, только это уже не Тама. В нем теперь чего-то нет. Его шерсть слиплась от крови…

Она длинно выдыхает и распахивает халат: «Хороший мальчик».

Под халатом у нее нет ничего, и Гунджи пятится… пятится… пока не…

«Не надо!»

…Детский крик бил в уши, одновременно пугая и завораживая; больше не хотелось оглохнуть.

Гунджи посмотрел на кису, который лежал перед ним.

Можно ведь обойтись и без багнаков. Просто бить его ногами, и пусть кричит. Неважно, что он не шевелится. Если он еще не умер, кровь будет…

Плохая киса.

Гунджи наклонился над своей сегодняшней добычей — и слизнул подсыхающую кровь с безвольных губ.

***

Проснувшись, Акира не сразу понял, где он.

Какое-то помещение. Под потолком — птичьи клетки.

«Зоомагазин», — Акира сел. Тело ныло, но боль была вполне терпимой. В конце концов, его и раньше неоднократно били…

Вспомнив о карателе, которому принадлежал последний удар, Акира принялся оглядываться.

Того нигде в обозримом пространстве не наблюдалось. Акира потянулся к ножнам, но ножа на месте не было. Он обронил его, когда дрался с Кейске.

Кейске.

Его следует найти, и как можно скорее.

Поднявшись, Акира почувствовал секундную слабость; потом она схлынула, и он на твердых ногах вышел из зоомагазина.

Он не вполне представлял, куда теперь следует направляться. Можно было поискать Мотоми или Рина… но разве они могли подсказать, где найти Кейске?

Пока Акира стоял и размышлял, из-за поворота послышались приближающиеся голоса.

— Арбитро коньки отбросил, — сказал один из обладателей этих голосов.

— Что, правда? — реакция его собеседника была и вполовину не такой яркой, как реакция Акиры.

Он прекрасно понимал, что со смертью Арбитро на порядке в Игуре можно поставить жирный крест.

— Каратели совсем с катушек слетели. Бешеные псы набросились на своего хозяина. Сначала страхолюдину эту уложили, которую иногда с собой таскали, потом самого Арбитро.

«Каратели убили Ину? Так вот почему Гунджи вчера убегал от охраны…»

— И что же теперь будет с «Вискио»?

— Да ничего не изменится. У Арбитро был заместитель, как и положено. Теперь он будет принимать новичков и заниматься прочим дерьмом.

Это показалось Акире подозрительным.

— Вроде торговли рабами, а?

— Хм…

— Да ну, ты сам говорил, что хотел бы купить одного!

Голоса приближались, и Акира решил, что не хочет знакомиться ближе с их обладателями. Как показывал плачевный опыт, любители рабов непременно на него велись, а он и отбиться-то толком не мог.

Вопрос с выбором направления отпал — Акира двинулся куда глаза глядят, лишь бы подальше отсюда.

Какое-то время он шел, гадая, можно ли заблудиться в Тошиме и умереть от голода, и не станет ли он первым таким заблудившимся; а потом Акира чуть было не наткнулся на зловещую фигуру в черном, уж больно внезапно выросшую у него на пути.

«Шики», — промелькнула обреченная мысль. Как некстати он потерял нож!

Нужно было бежать, но, судя по взгляду Шики, ничем хорошим бы попытка к бегству не окончилась.

— Опять ты, — констатировал Шики отрешенно. — Мелкая рыбешка всегда путается под ногами.

Акира отступил на шаг. Шики потянул катану из ножен:

— Хочешь умереть? Если таково твое желание — я его исполню.

Где-то Акира уже это слышал.

— Шикити! Вот ты где! — раздался совсем рядом ликующий голос. — Поиграй со мной, Шикити!

— Бешеный пес, — Шики живо забыл об Акире и обернулся навстречу Гунджи, который, похоже, ушел не так далеко, как думал Акира. — Пес, загрызший собственность хозяина…

«Что же это за место такое, Тошима? Куда не пойдешь — обязательно наткнешься на психованного убийцу, и все как на подбор, один другого лучше!»

Мысль о том, что наиболее психованным из всей этой разномастной братии был его друг детства, Акира подавил. Нужно было оставить Шики и Гунджи драться, тем более что им это дело явно нравилось, а самому топать искать Кейске.

— А… так нечестно, Шикити, — пока Акира думал о Кейске, у Гунджи появилась существенная проблема.

Он остался без багнаков.

То ли дело было в коронном ударе Шики, то ли сталь нынче пошла плохая — в общем, на руках Гунджи остались малосимпатичные обрезки. Шики презрительно ухмылялся.

«Да-а, нужно идти искать Кейске, — Акира не сомневался, что после Гунджи Шики возьмется за него. — Пока еще не стало слишком поздно».

Для Гунджи уже, похоже, было поздно. Шики эффектно занес катану… и тут же ее опустил. После чего красные глаза зажглись едва ли не маниакальным блеском.

Акира проследил направление взгляда Шики — и вздохнул.

Что ж, хотя бы искать Кейске теперь не нужно было.

— Мусор, — в голосе Шики появилась нехорошая задумчивость. Похоже, он и правда не любил тех, кто принимал лайн.

— Бежим, — Гунджи успел отползти и даже встать, и уже знакомым жестом схватил Акиру за руку.

На этот раз Акира поддаваться не собирался. Как он мог во второй раз бросить друга, да еще и наедине с ночным ужасом всея Тошимы?

Правда, и помочь он ничем не мог. Ни Кейске, ни Шики — неизвестно, кому из них больше требовалась помощь, потому что, судя по взгляду Кейске, Шики ему тоже не понравился.

— Никуда я не… — Акира и моргнуть не успел; его перебросили через плечо, как мешок с картошкой. Все-таки тридцатисантиметровая разница в росте и невесть какая — в физической силе давала Гунджи очевидные преимущества.

Акира честно пытался запомнить все повороты, пока Гунджи бежал, но, в конце концов, сбился и, окончательно замороченный, только чуть пошатнулся, когда его поставили на землю.

— Мы убежали, киса, — Гунджи констатировал очевидное, улыбаясь до ушей. Ему, кажется, было очень весело.

— Почему ты защитил меня? — Гунджи больно уж кстати окликнул Шики. Это показалось Акире подозрительным и, кажется, он не ошибся:

— Я подумал, что неплохо бы заполучить себе трофей!

— Тро… фей?

— Да, киса, теперь ты — мой трофей!

— Я принадлежу только себе, — сурово возразил Акира. — Я — не твой трофей.

Гунджи изменился в лице. Теперь он не был похож на забавляющегося ребенка; в глазах под сбившейся светлой челкой появился сумасшедший блеск:

— Никто не принадлежит только себе!

— Пусти! — Гунджи припечатал Акиру к стенке, что последнего, разумеется, не устроило.

— Она собирала трофеи, — выдохнул Гунджи, — она говорила, что и я — ее трофей. Самый лучший трофей, потому что живой. Она делала со мной все! Все, что хотела. Она убила Таму. А я ушел на войну. И не помню, что с ней случилось. Я не помню, что с ней случилось!

В последнее время Акире до странного часто приходилось общаться с психами. Преимущественно они пугали его и одновременно вызывали в нем отрицание, почти отвращение; ему нечего было им противопоставить. В безумной Тошиме он чувствовал себя белой вороной: сам он не успел стать безумным.

Горячечные откровения Гунджи неожиданно вызвали в Акире сочувствие. Он еще не встречал ранимых детей сильнее и выше себя.

— Эй, — Акира осторожно похлопал карателя по спине, — ты в порядке?

Гунджи одарил его неожиданно жестким взглядом:

— Никто не принадлежит себе. Все мы… чьи-то питомцы.

Акире стало жутко.

***

Он сопротивлялся отчаянно, но, хотя они оба были измотаны, Гунджи все равно оказался сильнее. Сначала их молчаливая потасовка, со стороны, наверное, напоминавшая бессмысленную возню, происходила на улице; потом Гунджи втолкнул свою кису в очередное заброшенное помещение. Зоомагазин подошел бы лучше, но Гунджи все устраивало и так.

Он больше не хотел сделать кису красным и кричащим. Так сделала когда-то она. С Тамой. Он не знал, кто сделал похожее с Тамой папочки — может, он, а может, и не он. Сегодня он снова видел в Тошиме охранников. Они искали его по приказу заместителя Арбитро. Может, Шикити тоже…

Нет, Шикити никогда не слушал приказов.

Глядя, как Шикити замахивается, собираясь убить кису, Гунджи вспомнил то, что видел когда-то: кошачий трупик и обнаженное женское тело.

Да. Он помнил ее тело и сейчас, а вот лицо забыл напрочь. И цвет волос. Его приемная мать — какой она была?

Он помнил только тело.

Она избивала его ремнем и говорила, что он грязный, а сама извивалась на его члене. Это она была грязной. А ему не повезло стать ее трофеем.

Его спасла война. Мелкий конфликт, но его мобилизовали. Ему повезло. А там он встретил старика. Там…

Он не помнил многих вещей. Может, он и ее убил? Не только Таму папочки? Все Тамы, все дорогие существа умирают — кто сказал, что не умирают и их хозяева?

Они должны жить. Он должен жить, его киса. И Гунджи не собирается избивать его ремнем или называть грязным. Он не такой, как она. Он просто… приласкает.

Киса не хотел, чтобы его ласкали, и Гунджи пришлось размотать обмотки на руках, чтобы связать ими чужие руки.

— Что это? — киса, кажется, отвлекся от собственных переживаний.

Увидел следы от ожогов.

— Она прижигала мне руки, — Гунджи пожал плечами. — Втыкала спички между пальцами… Ничего особенного. Тебя никогда не наказывали родители, киса?

— Не так, — выдавил тот. — Просто… били. И я ушел.

— Ты ушел? — Гунджи засмеялся. — Тебе показалось. Ты никуда не делся. Понимаешь, всюду… одно и то же. Одно и то же… — он расстегнул молнию на джинсах кисы. Тот вздрогнул. Кажется, он только сейчас в полной мере осознал, к чему все идет.

— Х-ха, — когда Гунджи накрыл рукой пока еще мягкий член, киса вздрогнул. И явно не от ужаса. Гунджи поймал его испуганный, почти панический взгляд.

— Тебе нравится драться, — заключил Гунджи с усмешкой. — Мне тоже нравилось… Она меня за это наказывала. Но когда она просто трогала… Или наносила мази… Мне было хорошо и плохо. Но больше хорошо.

— Прекрати, — сказал киса сквозь плотно сжатые зубы.

Гунджи покачал головой:

— Нет.

***

Гунджи изнасиловала женщина.

Акира не так-то часто слышал подобные вещи; насиловать было прерогативой мужчин. Впрочем, как и просто избивать. Женщины были изощреннее.

Неудивительно, что Гунджи стал карателем.

Акира мог его в чем-то понять, и это пугало; собственная реакция на прикосновения Гунджи пугала его еще больше. Он никогда не думал о сексе с кем-либо, не понимал, зачем это нужно, и проснувшиеся желания заставляли чувствовать себя не в своей тарелке.

А под бинтами Гунджи были шрамы от ожогов. Интересно, что ему довелось пережить? От чего он мог почувствовать себя не в своей тарелке?

— Тогда развяжи мне руки, — потребовал Акира. — Если не хочешь поступать, как она.

Эти слова, казалось, заставили Гунджи удивиться.

— Развязать кисе руки? Зачем?

Впрочем, чуть позже он понял.

***

То, что он проснулся в одиночестве, Акиру нимало не удивило.

Его удивило собственное вчерашнее поведение. Он испытывал не самое приятное чувство — жгучий стыд. Стыд дополняли не самые приятные ощущения; поясница ныла, и Акира поклялся, что, если еще когда-нибудь вздумает заниматься сексом на бетонном полу, то хотя бы матрас с собой прихватит.

Впрочем, секс оказался не такой уж неприятной вещью, как Акира думал.

Но размышлять об этом не следовало. Следовало одеться, привести себя в порядок и поискать, наконец, Кейске.

Выполнив первые два пункта, Акира увидел перед собой человека в бежевом. Только что никакого человека рядом не было — и вот он, пожалуйста.

Акира отскочил в сторону, но опасности, кажется, не было. Незнакомый человек протянул ему его собственный потерянный нож рукоятью вперед:

— Возьми.

Тогда Акира вспомнил, что уже видел этого человека раньше. Давным-давно…

— Это обещание. Пойдем.

— Куда? — спросил Акира, возвращая нож в ножны.

— Ты узнаешь все… о своей крови.

***

Эмму Акира узнал сразу. Именно с ее легкой руки он угодил в Тошиму. Рядом с Эммой предсказуемо обнаружился Гвен.

Акира так и не понял, почему Эмма захотела убить человека в бежевом, которого она называла Нано. Хотя его кровь обладала странными свойствами, как и кровь самого Акиры, Эмма хотела убить его по какой-то другой причине. По какой — Акира не понял. Тем более что убить Нано Эмма все равно не успела — на встречу явился Шики, которого Нано, похоже ждал. Вместе с Шики пришел молодой человек с синими волосами, которого Акира видел впервые, и пара мужчин в масках.

— Аоба, — вырвалось у Эммы при взгляде на спутника Шики. — Что…

Шики посмотрел на своего сопровождаемого как-то косо.

— Откуда она тебя знает?

Акира моргнул. Он не ожидал от Шики такого нормального, почти человеческого обращения.

Впрочем, долго оно не продлилось.

— Ты из CFC, — Шики сделал собственные выводы. — Ты убил то отвратительное существо, избавился от карателей и уничтожил Арбитро… Совсем не для того, чтобы сделать меня новым главой синдиката. Ты — предатель.

— Замолчи, — скомандовал Аоба, как его назвала Эмма.

Акира моргнул вторично, потому что Шики послушался.

— Убей его.

Акира понятия не имел, чем успел не угодить этому Аобе с нехорошо прищуренными желтыми глазами, но указал Аоба именно на него. А Шики двинулся исполнять приказ с таким видом, будто только об этом и мечтал.

Вслед за этим произошло сразу несколько событий.

Эмма выстрелила, но не в Нано, а в Аобу.

Гвен двумя выстрелами покончил с мужчинами в масках.

Нано заступил дорогу Шики, и, судя по последующим маханиям, собрался неплохо поразвлечься.

— Не один беглый экземпляр, так второй, — Эмма опустила пистолет. — Ладно, это лучше, чем ничего. Гвен, подгони машину. У нас есть три часа, прежде чем он очнется. Я всадила в него хорошую дозу снотворного…

Только теперь Акира понял, что пистолет у нее стреляет усыпляющими иглами. Модель для усмирения особо буйных животных.

— А этого брать будем? — Гвен указал взглядом на Акиру.

— Не сметь обижать мою кису! — Акира не знал, где Гунджи до этого прятался, но появился он крайне не вовремя. Акира и сам бы мог за себя постоять. И вообще, ему нужно было найти Кейске.

— Черт с ним, — веско сказала Эмма. — У нас уже один в синей спецовке в кузове валяется… с усиленным восприятием лайна.

Прежде чем до Акиры дошло, Гунджи уже в третий раз за последнюю неделю потащил его подальше от места основной заварухи. И впрямь, оставаться здесь дольше было опасно. Шики и Нано разошлись не на шутку, ближайшие небоскребы могли заметно пострадать, а люди, оказавшиеся неподалеку, рисковали быть задавленными насмерть.

— Я наконец вспомнил, куда мне сказал идти старик! — вдохновенно сказал Гунджи, пока они куда-то шли. — Он сам еще в первый день выбрался, а я заблудился. Только сегодня понял, куда идти. А там… старик сказал, что знает, где искать моего брата, с которым мы росли в разных приютах. Ты прикинь, киса? У меня, оказывается, есть брат!

Акира прикинуть не мог. И не вполне понимал, что вообще делает. Ему нужно было спасать Кейске… Или Эмму с Гвеном.

Да, что-то подсказывало Акире — Кейске не пропадет.

***

Уже в туннеле, ведущим из Тошимы, который в один прекрасный момент вздумал затрястись так, что Акира испугался — обвалится, ему пришло в голову вторично поинтересоваться, за каким фигом, собственно, Гунджи его вытаскивает.

Ответ бывшего карателя был на удивление красноречив:

— Ты же мой трофей… Акира.

@темы: DRAMAtical Murder, Togainu no Chi, R – NC-21, фанфикшн, Sweet Pool

---

О судьбе.

[Laora]

Название: О судьбе
Автор:  Laora
Бета:  Red Fir
Канон: Lamento, Merlin BBC (кроссовер)
Пейринг/Персонажи: Рай/Коноэ; намек на Бардо/Мана, упоминаются Ликс, Шаман, Асато, Кагари
Категория: слэш
Жанр: юмор
Размер: мини, 1 272 слова
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: «Мерлин» по-ламентовски

Характер у принца оказался не ахти.

Наверное, нужно было сделать скидку на придурка-папочку, который только и знал, что гулять с красивыми женщинами да ужинать с приемной дочерью, леди Маной. О том, что шустрые советники в это время жгут «ведьм» направо и налево, король Бардо по недомыслию своему не подозревал. А вот принц подозревал более чем — все магические твари, созданные настоящими ведьмами, которых поймать никак не могли, сыпались именно на его светловолосую башку. Коноэ подозревал, что в башке этой одни опилки, так что хуже ей от лишней затрещины, нанесенной лапой какого-нибудь монстра, никак не станет. Но зеленый дракон, обитающий в местном подземелье, был решительно против. Помахивая хвостом и пытаясь задавить прорывающуюся время от времени шизофрению, заточенная королем Бардо рептилия вдохновенно сообщила Коноэ: принц Рай — его судьба. Того же мнения придерживался престарелый и не вполне адекватный Шаман, в услужение к которому Коноэ поступил. Кроме Шамана, давнего приятеля матушки Коноэ, и дракона, вследствие шизофрении называвшего себя то Фраудом, то Килгаррой, никто не знал о том, что Коноэ — великий маг. Будущий.

Принц Рай тоже был «будущим» великим воином, хотя на мечах со всякими монстрами уже сейчас махался достаточно результативно. Настолько, что успел потерять где-то глаз и обзавестись народным погонялом «охотник за головами».

Воин из Рая был куда лучше, чем принц. Коноэ мог утверждать это со всей уверенностью, потому что по трагическому стечению обстоятельств угодил к принцу в услужение. После чего понял: маг из него самого куда лучше, чем слуга.

Рай об этом знал, но, что самое печальное, не торопился Коноэ уволить. Похоже, неумелый слуга устраивал его куда больше — было над кем издеваться. А еще Рай неизменно отмазывал Коноэ перед советниками своего папули, когда те раз за разом пытались обвинить Коноэ в использовании строго-настрого запрещенной магии. Коноэ и правда использовал магию — что ему еще оставалось делать? Кабы не магия, объявившийся невесть откуда недоброжелатель королевства по имени Ликс уже от этого самого королевства камня на камне не оставил бы. А так Раю удалось вполне успешно подраться с Ликсовыми приспешниками. Все благодаря магии Коноэ, которую тот про себя называл не иначе как «песней».

Если у того, что Коноэ до сих пор не уволили, имелась причина, а именно — Раева вредность, то заступничество Рая Коноэ никак не мог обосновать логически.

— Вы — две стороны одной монеты, — нервно подхихикивая, сообщил в ответ на прямой вопрос прощелыга-дракон. Сегодня раздвоение его личности было в самом разгаре, и та, по имени Фрауд, доминировала. Коноэ ее втайне недолюбливал. Фрауд питал нездоровый интерес к принцу Раю и намекал на очень странные вещи. — Он без тебя как без домашних тапочек!

Тапочки принц Рай не носил, а вот ключ от личного секретера — совсем даже наоборот. В секретере лежало золото, положенное Раю как начальнику стражи — на непредвиденные расходы. В одну прекрасную ночь это золото понадобилось самому Коноэ. С его помощью нужно было отпугнуть от короля Бардо жуткую троллиху, в которую тот вследствие любовного заговора влюбился. Впрочем, зная Бардо… он мог влюбиться в такую и без заговора.

Объяснить принцу Раю про золото, которое снимает чары троллей, в непосредственной близости от них оказавшись, Коноэ не мог. Тролли пребывали вне компетенции Шамана, неизменно защищавшего королевство от магических происков. Шаман сообщил об этом в первые же дни появления троллихи.

О золоте Коноэ узнал от Кагари, ведьмы и воительницы, которая воспитывала чудом защищенного от мести короля Бардо ребенка-друида, Асато. Стоило принцу Раю узнать о столь возмутительном источнике — и от попыток заступиться за Коноэ следа бы не осталось. Рай первым отволок бы слугу-предателя в темницу.

Но оставлять троллиху королевой Коноэ тоже не мог, а раздобыть золото в комнате Рая, которую он знал как свои пять пальцев, было всяко легче, чем ограбить королевскую сокровищницу. Возможно, если бы Коноэ удалось перетянуть на свою сторону леди Ману, вначале явно ему симпатизировавшую…

Но с течением времени леди Мана, поначалу заступавшаяся за регулярно вляпывающегося Коноэ не менее горячо, чем Рай, перешла на другую сторону. Ее отношение к слуге принца разительно изменилось. Коноэ подозревал, что причиной тому — опасения Маны на его счет. Мана могла считать, будто Коноэ «плохо» влияет на принца Рая, оттягивая его с Маной брак. Помолвка Рая и Маны состоялась едва ли не в колыбели, с тех пор ее оттягивал всяк, кому не лень; Коноэ просто оказался не в то время и не в том месте. Будто он мог вбить какую-либо мысль в Раеву деревянную башку! Рай сам не хотел жениться на Мане. Гоняться за монстрами и подставляться под вражеские мечи ему нравилось значительно больше. Интереса к женщинам Рай не проявлял, и Коноэ вполне мог его понять. Насмотрелся на похождения отца, который вон, троллихой и той не побрезговал.

В общем, на сокровищнице можно было ставить жирный крест, как и на возможной помощи леди Маны. Оставался только ключ, который висел у принца Рая на груди, и темная ночь, посреди которой можно было ключ незаметно спереть.

Обычно Рай спал как убитый, но сегодня ему вздумалось поворочаться во сне. Мысленно честя принца на все корки, Коноэ все же как-то выудил вожделенный ключ. Открыть секретер было делом плевым, хотя Коноэ все равно дергался, каждое мгновение оглядываясь на Рая.

Вытащив пару слитков из самого дальнего угла, Коноэ подумал, что их пропажу Рай, скорее всего, не заметит, закрыл секретер и на цыпочках прокрался к Раевой кровати.

Слитки были слишком тяжелыми, поэтому возвращать ключ на шею принца, с ними не расставшись, Коноэ не рискнул. Еще потеряет в самый ответственный момент равновесие и шлепнется на Рая. Как это потом объяснить? Что у него лунатизм? Или что шел в сортир, а забрался нечаянно в принцевы покои?

В общем, Коноэ засунул слитки под Раеву кровать и… замер.

Принц Рай ворочался в постели. Принцу Раю было неспокойно; принцу что-то снилось.

— М-м… Ах… А, Коноэ, — Рай перекатился с боку на бок и коротко хохотнул, показав островатые с виду зубы; Коноэ даже не подозревал, что этот хмурый тип умеет смеяться. — Вот так… доверься.

Будь Коноэ котом, у него наверняка бы шерсть дыбом встала. Уж слишком… лично звучали слова принца Рая. С такими интонациями к слуге не обращаются. Только к…

«Вы — две стороны одной монеты».

Неизменное заступничество Рая, в любой ситуации выступающего на стороне Коноэ.

«Он — твоя судьба».

Резко изменившееся отношение леди Маны.

«Доверься».

И теперь эти слова. Конечно, находись Рай в здравом уме и трезвой памяти, он бы никогда…

Коноэ энергично помотал головой. Ему требовалось не размышлять о всякой ерунде, а вернуть ключ на законное место. Сосредоточиться…

Вернуть ключ Коноэ таки сумел, но потом Рай вздумал ни к селу ни к городу перевернуться, подминая под себя не успевшего отскочить Коноэ. И подминанием он не ограничился. Принц Рай вцепился в Коноэ руками и ногами, как в любимую подушку; столь тесное соприкосновение заставило Коноэ задуматься: и с чего бы это принц равнодушен к женским прелестям? От мужской немощи Рай явно не страдал…

— Коноэ.

Коноэ не сразу сообразил, в какой момент принц открыл глаз. Соображал Рай, похоже, все еще неважно, потому что за открыванием глаза последовал поцелуй…

И зубы у принца были вправду чуть острее, чем требовалось.

***

— Мана?! — король Бардо выглядел ошалело. Неудивительно. Не каждый день понимаешь, что чуть не женился на троллихе.

— Из Маны будет прекрасная королева, — настаивал Рай, — куда лучше, чем из меня — король. Мне больше нравится охотиться за монстрами. Я прошу убрать меня из списка наследования.

— Это еще почему? — король перевел взгляд с Рая на Ману. Мана величаво кивнула, и Бардо невольно улыбнулся. Он питал к своей воспитаннице очень теплые чувства, и что-то подсказывало Коноэ: королевой Мана станет гораздо раньше, чем подойдет ее очередь. Недаром король даже ту троллиху Маной называл. А теперь, когда Рай сам разрывает помолвку…

— Видишь ли, — Рай ухмыльнулся, демонстрируя полный набор зубов (след от этих зубов остался у Коноэ на месте, которое он предпочел бы больше Раю не показывать, зато в которое охотно предложил бы его поцеловать), — я не собираюсь заводить детей.

Коноэ скромно потупился.

Он не стал посвящать Рая в таинства современной магии… и, кажется, правильно сделал.

@темы: G – PG-13, Lamento, фанфикшн

---

[Mild]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Mild]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[Mild]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

О взрослении.

[Laora]

Название: О взрослении
Автор:  Laora
Бета:  Red Fir
Канон: DRAMAtical Murder
Пейринг/Персонажи: Рен/Серагаки Аоба, Таэ, Коджаку, Бени
Категория: слэш
Жанр: юмор, повседневность
Размер: миди, 4179 слов
Рейтинг: PG-13
Примечание: ER (Established Relationship)
Краткое содержание: Следующей стадией адаптации Рена к жизни в человеческом теле становится стремление к финансовой независимости.

Заявление бабушки о том, что она желает переехать, стало для Аобы полнейшей неожиданностью.

— Но почему? — спросил он, чувствуя себя абсолютно несчастным. Воспоминания о детстве, когда бабушка Таэ подолгу задерживалась на работе, так, что Аобе казалось — больше она не вернется, были тут как тут. В то время даже утешения Коджаку не могли прогнать нарастающий страх.

— А ты не догадываешься? — бабушка прожгла его своим фирменным, ничуть не потускневшим с годами взглядом. Засим взгляд Таэ-сан переместился куда-то Аобе за спину. Пришлось обернуться.

Ясное дело, Рен был здесь — стоял на лестнице. В последнее время он немного привык к новому телу и теперь двигался почти бесшумно. За его плавными движениями было очень приятно наблюдать, и Аоба старался не делать этого чаще, чем позволяли правила приличия.

Судя по пронзительному взгляду Таэ, получалось у него не очень.

— Он отпугивает гостей, — сообщила бабушка, кивая в сторону Рена. — Йошиэ-сан уже спрашивала, что это за парень разбойничьего вида поселился с ее обожаемым Аобой и по какому праву проживает с тобой в одной комнате. А Клара интересовалась, что случилось с ее любимым Реном.

— Рену никогда не нравилось общаться с Кларой, — вступился Аоба.

Он так и не объяснил бабушке Таэ, что личность его робота-Помощника в настоящее время находится в теле «парня разбойного вида». Соответственно, собака-Рен теперь подчинялся заложенной в него программе, безо всяких отходов в сторону.

Человек-Рен и впрямь занимал в семье, ранее состоявшей только из Аобы и его бабушки, крайне неоднозначное положение. Таэ никогда не называла его по имени (впрочем, этой чести и ранее не удостаивался никто из знакомых Аобы), попрекала каждой бытовой мелочью вроде по нечаянности выкрученного водопроводного крана и при этом кормила на убой, жалуясь, что он такой же худой, как сам Аоба. Последний факт внушал некоторую надежду.

Забрав человека-Рена из больницы, Аоба сказал Таэ, что это и есть его брат-близнец, с которым они были разделены в детстве. Данный факт у бабушки сомнений не вызвал. Хотя Аоба и Рен были далеко не двойниками, отдаленное внешнее сходство все же прослеживалось. Особенно, когда оба стояли неподвижно. Стоило им начать двигаться — сходство исчезало как по волшебству. Рен был менее эмоциональным и менее уверенным, окружающий мир вызывал у него массу затруднений — не так-то просто научиться существовать в качестве человека, если до этого десять лет провел в теле шпица-робота.

Постоянные проблемы Рена в быту стали первым, что вызвало подозрения Таэ. Хотя, по правде, окажись на месте Рена сам Сэй, настоящий брат-близнец Аобы, чья личность была уничтожена, а тело перешло к Рену, — проблем возникло бы ничуть не меньше. Всю жизнь провести в Овальной башне, не выходя из комнаты, набитой игрушками…

Аоба поежился.

— А, кроме того, — безжалостно продолжала Таэ, — ваши игры не дают мне ни отдохнуть днем, ни как следует выспаться ночью.

— Иг…?! — Аоба чувствовал, что краснеет.

— Я все понимаю, — Таэ перевела взгляд на Рена, тот едва уловимо кивнул, а Аоба вдруг почувствовал себя третьим лишним, — вы оба — молодые идиоты, и вряд ли у кого-нибудь из вас будет девушка, при такой-то зацикленности друг на друге… Поэтому все совершенно естественно. Но я старовата, чтобы слушать ваши охи и вздохи. Даже беруши не спасают.

— Ба… бабуля! — Аоба попытался возмутиться, но тут заговорил Рен:

— Вам не нужно уезжать. Это ваш дом. Наоборот, нам следует переехать.

— Э… Эй! — Аоба воззрился на Рена, как Цезарь на предавшего его Брута. — Как ты себе это вообще представляешь? У нас денег не хва…

— Я найду себе работу, — уточнил Рен.

Таэ смерила его испытующим взглядом.

— В Сети, — добавил Рен. — Раньше я работал с различными базами данных.

«Да, но тогда ты был собакой-роботом!» — от этого возгласа Аобу удержало только воспоминание о негласном уговоре, который они с Реном заключили: никому не говорить об истинной природе Рена. Допустим, бабушка Таэ еще нормально отнеслась к «играм» двух братьев-близнецов, но неизвестно, как изменится ее мнение, узнай она, что один из них в прошлом — Помощник, в которого вселилась часть личности самого Аобы. А потом получила альтернативное развитие.

Тем временем Таэ, все еще глядя на Рена, медленно кивнула. Что добило Аобу – с явным одобрением.

— Давно пора, — сказала Таэ. — Я вижу, ты понемногу осваиваешься.

Слова «на тебя можно положиться» остались непроизнесенными — не с характером Таэ. Тем не менее, Аобе показалось, что именно это бабушка хотела сказать. И что Рен ее понял.

Кажется, только вчера Таэ кричала на Рена почем зря, когда тот додумался промывать рис с помощью моющего средства. А теперь — полное взаимопонимание. Определенно, Аоба чувствовал себя лишним.

— Не думаю, что ты сразу сможешь устроиться, — добавила Таэ. — Так что мне все равно придется уехать. Хотя бы на время.

— Но, бабушка… — Аоба все же решил вмешаться.

— Либо так, либо вы спите в разных комнатах и не притрагиваетесь друг к другу, — ультиматум Таэ был суров, как условия брачного контракта.

— А… что?! — Аоба торопливо отвернулся, опасаясь, что иначе вспыхнет под перекрестными взглядами Рена и Таэ.

— Вообще? — голос Рена звучал совершенно невозмутимо. — Объятия и поцелуи тоже запрещены?

— Пф, — в голосе Таэ слышалось почти садистское удовлетворение, — естественно.

— Я согласен, — тут же отозвался Рен. — Это будет хорошей мотивацией.

«Тоэ тебя побери, Рен, откуда ты вообще знаешь это слово?!»

— Да кому нужны эти глупости! — Аоба обернулся и одарил Рена сердитым взглядом. — Мы можем хоть всю оставшуюся жизнь спать в разных комнатах!

Таэ грустно покачала головой.

— Эх, Аоба, когда же ты повзрослеешь…

«Я ошибся, — в панике подумал Аоба, — или бабуля только что признала Рена взрослее меня?»

На этот вопрос ему еще предстояло найти ответ.

***

— Коджаку придет, — сказал Аоба. Его голос прозвучал сухо и неприязненно, что заставило Рена отвлечься от компьютера.

Рен знал — Аоба недоволен. Аоба всегда очень легко закипал или расстраивался. Рен прекрасно помнил это еще с тех пор, когда сам был собакой. Когда у Аобы что-то не получалось или он уставал, то либо хватался за наушники, погружаясь в сладостную полудрему, либо брал своего Помощника на руки. Он мог рассказывать Рену о своих неудачах или просто гладить его, постепенно успокаиваясь.

Стыдно признаться, Рен иногда скучал по тем временам.

Нет, сначала все было просто замечательно. Да, ходить на двух ногах вместо четырех лап оказалось невероятно сложным, от больницы Аоба практически тащил Рена на себе; да, Рен путался в своих конечностях, никак не мог привыкнуть к изменившемуся размеру собственного тела и до сих пор иногда по привычке тянулся к базам данных, с которыми потерял непосредственную связь.

Но с ним был Аоба. Их отношения переживали своеобразный «медовый месяц»; с Аобой все трудности казались чем-то незначительным, временным, проходящим. Рен точно знал, что справится, что Аоба поддержит и одобрит все его начинания. Пока Аоба был рядом, Рена не заботили косые взгляды гостей Таэ и ее высказанные в резкой форме замечания. Наоборот, он воспринимал их с благодарностью. Таэ помогала ему быстрее адаптироваться — как и Аоба. Просто на свой манер.

Пока у Рена была поддержка Аобы, он чувствовал себя едва ли не всесильным — человеком из плоти и крови, способным изменить мир в той же мере, в которой его каждодневно изменяют другие люди. За внешней неуверенностью Рена скрывалась уверенность иного рода, чем бывает обычно у тех, кто чего-то добился. Рен сам по себе не достиг ничего, но твердо знал, что достигнет. Ему было, ради кого стараться.

Когда старания Рена перешли на новый уровень, у Аобы начало портиться настроение.

Аоба ненавидел подчиняться. Даже если это потом приносило ему удовольствие — сломить первую стену всегда сложно. К примеру, если Рен подходил к Аобе, битый час мучившемуся над составлением отчета для «Хэйбона» и отвлекал его, скажем, проведя языком по мочке уха, первой реакцией Аобы становилось неприятие. Проще говоря — он дергался так, что только шестое чувство уберегало Рена от травмы челюсти. У Аобы была просто масса комплексов, — удивительно, если учесть, какими данными он обладал. Сам Аоба наверняка не обращал внимания, но Рен во время их редких совместных прогулок видел, какими взглядами провожают его спутника прохожие — и женщины, и мужчины. В таких случаях Рен торопился взять Аобу за руку. Тот, конечно, поначалу возмущался, но после списывал все на то, что Рен просто неуверенно чувствует себя на улице, и, увлекшись, сам тащил его за собой, с энтузиазмом что-то объясняя.

Расслаблять Аобу, чтобы тот доверился и потек, разом забыв обо всех своих предрассудках, требовалось долго и постепенно, шаг за шагом — точно так же, как Аоба знакомил самого Рена с миром вокруг.

Но, если Рен постепенно осваивался, в восприятии Аобы мало что изменялось. Довольно часто он не знал, как вести себя с Реном. Раньше все решения за них обоих принимал Аоба. Теперь инициативу все чаще брал на себя Рен. Это не могло не вызвать разногласий.

Пока дело касалось только секса, разногласия ограничивались неизменными первыми протестами Аобы. Но совместная жизнь — это не только секс, даже если поначалу кажется именно так. Рену и Аобе и так слишком долго удавалось избегать прямых конфликтов — во многом, как ни странно, благодаря помощи Таэ. Ворча на Рена почем зря, пожилая женщина в отсутствие Аобы просвещала нового члена своей семьи в бытовых вопросах, подсказывала, как и что сделать лучше — не столько словами, сколько личным примером. Там, где Аоба давно бы сорвался, Таэ ограничивалась хлесткими замечаниями. Рен кивал и мотал на отсутствующий ус — бриться, не оставляя порезов на лице, его тоже научила Таэ.

Кроме того, Рен по-прежнему чувствовал Аобу. Как тогда, в мире воспоминаний, на берегу иллюзорного моря, где он впервые прикоснулся к Аобе так, как хотел. Он думал, будто теперь, когда он больше не может проникать в сознание Аобы, эта способность исчезнет, но она осталась. Возможно, дело было том, что тело, в котором сейчас находился Рен, принадлежало Сэю, брату-близнецу Аобы. В Сети Рен читал про особенную связь между близнецами.

И о том, как важно удержать романтические отношения после первого месяца совместной жизни — тоже. «Вы и ваша половинка должны притереться друг к другу, — гласило пособие, которое Рен старательно штудировал, пока Аоба пропадал на работе. — На данной стадии возможны конфликты».

И вот, пожалуйста: конфликт себя ждать не заставил. Аоба не желал изменять привычный для него образ жизни. Рен мог его понять… и в то же время — не мог.

Он ради Аобы отказался не только от уклада жизни — от способа существования. Рен до сих пор иногда чувствовал острую нехватку незримых, но прекрасно ощутимых непосредственных привязок к Сети, которыми обладал, будучи Помощником. Наверное, это похоже на фантомные боли в отсутствующих конечностях, думал Рен. Он читал о таком.

Читать, кстати, тоже было тяжело. Намного тяжелее, чем непосредственно воспринимать информацию. Иногда у Рена начинали болеть глаза. Таэ, какое-то время понаблюдав за его мучениями, в конце концов принесла ему очки и велела читать только в них. Рен не знал, насколько это помогло. Со временем он привык много читать и начал ориентироваться в Сети не хуже одного из самых известных хакеров… кажется, того, который когда-то помог им с Аобой.

Рен подозревал, что причиной его быстрой адаптации в виртуальном пространстве является особенное к этому пространству отношение. Как бывший Помощник, он обладал системой подходов к программам, которая людям обычно в головы не приходила. Другая точка зрения.

С адаптацией в пространстве реальном было сложнее. Например, Рен никак не мог привыкнуть, что человеческое тело нуждается в сне, но засыпать по приказу, отключаясь за ненадобностью, способно далеко не всегда. Поначалу он часто засыпал в самые неожиданные моменты — то падая носом в тарелку с приготовленными Таэ изысканными яствами, то посреди разговора… А один раз и вовсе на Аобе, в самый неподходящий момент. Аоба потом долго дулся, но все простил.

С едой тоже было непросто. Жевать требовалось с определенной скоростью, не быстрее и не медленнее, иначе это плохо сказывалось на пищеварении. Или можно было подавиться. Слишком горячую или слишком холодную еду употреблять также не рекомендовалось. Палочки Рен тоже освоил далеко не сразу, а готовить не мог научиться и вовсе. Похоже, у него к этому делу был антиталант.
С туалетом Рен разобрался самостоятельно, чем втайне гордился.

Тренировать собственное тело, недостаточно сильное, чтобы защитить Аобу в случае чего, Рену тоже пришлось самому. Пространства комнаты Аобы и нехитрых техник, вычитанных в Сети, для этой цели оказалось вполне достаточно.
Но сложнее всего было с привычками.

Как Рен ни старался преодолеть их, он до сих пор иногда допускал промашки. Если раньше, когда он был в форме небольшой собаки, забраться на спину Аобы и заснуть в таком положении ничего не стоило, то теперь Аоба просыпался от того, что ему было тяжело. И, хотя Рен прекрасно осознавал — в своей теперешней форме он тяжелее Аобы, это не мешало ему время от времени пытаться взобраться Аобе на руки. А то и запрыгнуть с налету. Один раз Аоба после этого упал и достаточно сильно приложился затылком. Рен тогда чуть самоубийство от расстройства не совершил. Аоба утешал его битый час, а потом, поняв, что все напрасно, принялся целовать. Поскольку начать подобные действия первым для него было чем-то из ряда вон выходящим, Рен тут же воспрянул духом… и наверняка помешал отдыху Таэ.

В конечном счете, Рену удалось если не избавиться от своих собачьих привычек, то, по крайней мере, свести их к минимуму. Он по-прежнему не мог отказаться от того, чтобы в интимные моменты прикусывать шею Аобы, иногда чуть сильнее, чем надо, и затем зализывать укусы; до сих пор любил время от времени устраиваться головой у Аобы на коленях и так засыпать; предпочитал принимать ванну вместе и совершенно неосознанно бросал угрожающие взгляды на Рена-собаку, которая сопровождала Аобу гораздо чаще, чем Рен-человек. Хотя личность Рена была перенесена из собаки-Помощника в человеческое тело, от неясных подозрений его это не спасало.

Впрочем, подозрения Рена вызывала не только собака.

— Коджаку? — уточнил Рен, поворачиваясь к Аобе и снимая очки. — Когда?

— На ужин, — сказал Аоба. Судя по его виду, он прямо-таки кипел. — Бабушки не будет дома, она сегодня у Йошиэ-сан задержится. Думаю, это хороший повод… чтобы наконец-то вас познакомить.

Рен вздохнул. С тех пор, как он обрел человеческое тело, он и правда ни разу не виделся с другом детства Аобы. Аоба же, напротив, по-прежнему регулярно встречался с Коджаку — это было ясно по содержанию сообщений, которыми они то и дело обменивались, и по запаху. Рен мог безошибочно сказать, с кем из знакомых ему людей виделся Аоба, просто вдохнув его запах — еще одна странная способность, не исчезнувшая и в этом теле.

Коджаку понятия не имел о Рене. Для него Реном оставалась темно-синяя собака, всюду сопровождавшая Аобу. Чтобы узнать о Рене-человеке, Коджаку требовалось либо встретить и его, и Аобу во время их редких совместных прогулок (чего пока не случалось), либо заявиться к Аобе домой, по обыкновению самостоятельно пригласив себя туда, куда его не звали.

За то время, что Рен жил с Аобой в качестве человека, Коджаку зашел в гости только раз. По удивительному совпадению Рен как раз спал — тогда он особенно остро переживал проблемы со сном. Какими правдами и неправдами Аобе удалось не впустить Коджаку в свою комнату, где почивал Рен, а потом убедить больше не являться без приглашения, Рен не знал и знать не хотел. С одной стороны, он прекрасно помнил, какое влияние Аоба оказывал на Коджаку, и понимал, почему пытается оттянуть их знакомство. Рен и правда был не готов к общению с людьми, которых знал раньше. Аоба заботился прежде всего о нем.

С другой стороны, это вызывало смутные подозрения. А вдруг Аоба его стыдится?

В любом случае, Рену требовалось как можно скорее освоить внешний мир. Он сможет стать достойным партнером для Аобы только тогда, когда его отношения с окружающими не будут одним Аобой ограничиваться. Работа, которую требовалось найти, и переезд от Таэ были неплохими первыми шагами в этом направлении.

— И в качестве кого ты меня представишь? — спросил Рен.

Аоба пробормотал что-то сердитое и маловразумительное.

— Буду рад увидеть Бени, — решил Рен, надевая очки. С поиском работы медлить не стоило.

Скажи кто-то Рену, что он ведет себя гораздо ответственнее и приспособленнее Аобы — он, скорее всего, не поверил бы.

***

— Кто это?

Данный вопрос был задан весьма угрожающим тоном. Вкупе с красноречивым жестом, точнее, попыткой нащупать рукоять меча, выглядело все это так, будто Коджаку заявился к себе домой и обнаружил там нежелательного вторженца.

— Добро пожаловать, — ровным голосом поприветствовал Рен и посторонился, пропуская гостя. Аоба, до сих пор выглядывавший из-за его спины, попытался спасти ситуацию натянутой улыбкой и не менее неестественной болтовней. Коджаку к болтовне особенно не прислушивался, с вызовом глядя на Рена. Вызов Рен заметил и оценил, но желание зарычать в ответ безжалостно в себе подавил. Теперь он был человеком, а значит — нельзя. Лучше еще раз просчитать в уме, какое рабочее предложение ему больше подойдет.

Напряженная атмосфера, однако, никуда не исчезла. Препроводив Коджаку в гостиную (готовила, разумеется, Таэ, разогревал еду Аоба, так что Рен мог не тревожиться о том, что его неуклюжесть на кухне может чему-то повредить) и заняв стулья, троица погрузилась в молчание. Со стороны Коджаку это молчание было затишьем перед бурей. Аоба явно чувствовал себя неловко — он так и не сумел ответить на вопрос Коджаку о том, кто такой Рен и по какому праву приветствует друга Аобы как хозяин дома.

Сам Рен витал мыслями далеко и выручать Аобу не собирался. По его мнению, проблема выеденного яйца не стоила. К тому же, Коджаку, как считал Рен, вел себя неподобающим образом.

Ситуацию спас Бени.

В прихожей ограничившись приветствием в адрес Аобы, какое-то время после этого птица-Помощник молчала и, склонив голову набок, с неподдельным интересом рассматривала Рена. Враждебности в Бени не чувствовалось. Неудивительно: когда Рен существовал в виде собаки, они с Бени неплохо ладили. Как и их хозяева.

О том, как именно ладили Коджаку и Аоба, Рен предпочитал не задумываться. Он еще помнил, что за выражение возникло на лице Коджаку, когда тот увидел спящего Аобу. В то время личность Рена находилась в Помощнике, так что Коджаку, ясное дело, не обратил на него внимания.

С определенной точки зрения, это было нечестно: Рен столько знал о Коджаку, а тот, в свою очередь, понятия не имел, кто он такой.

Как, кстати, и Бени.

Что не помешало птице вспорхнуть с плеча Коджаку, совершить краткий перелет и приземлиться на голову Рена.

— Э… — такого поворота Рен не ожидал. Лапки Бени соскальзывали, но птица все же ухитрилась устроиться поудобнее, цепляясь за волосы Рена. Рен поднял руки в попытке подстраховать старого знакомого.

Раньше Бени часто устраивался на спине Рена… когда Рен был собакой. С людьми Бени подобного не предпринимал никогда. Даже с Аобой.

— Бе… Бени, — Коджаку выглядел совершенно обескураженным. Справедливости ради следует заметить, что во время общения с Аобой он частенько выглядел именно так.

Рен подозревал — у него самого сейчас не менее идиотский вид.

Подтверждением этого стало неважно сдерживаемое подхихикивание со стороны Аобы. Нет, он, конечно, и рот кулаком прикрыл, — все как полагается… Но надолго его не хватило. Секунду спустя Аоба уже смеялся в голос, да так заливисто, что Рену и Коджаку ничего не оставалось, кроме как присоединиться.

— А где Рен? — отсмеявшись, уже более живым голосом осведомился Коджаку. Впрочем, обращался он подчеркнуто к Аобе.

— Так вот же Рен, дубина! — сообщил Бени. Его присутствие на голове Реном уже практически не ощущалось.

— Ты имеешь в виду его? — Коджаку нахмурился. Определенно, Рен по-прежнему не вызывал в нем теплых эмоций. — Аоба, кто он такой?

— Ну… Рен, — честно признался Аоба.

— Что? Не шути со мной, — Коджаку выглядел крайне недовольным.

— А он и не шутит, — Рен счел себя вправе вмешаться. — Меня действительно зовут Рен. Мы с Аобой живем вместе.

Аоба, как раз отхлебнувший из чашки с чаем, закашлялся. Рен бросился на помощь; потревоженный резким движением Бени вспорхнул с уже насиженного местечка и уселся на стол.

Удары по спине Аобы Рен все же немного не рассчитал — не научился пока соизмерять свою силу должным образом. Так что неудивительно, что от особо сильного хлопка с шеи Аобы свалились наушники — до прихода Коджаку Аоба и Рен слушали музыку. Только свои наушники Рен снял, а Аоба так и оставил болтаться на шее. У людей тоже есть привычки.

Итак, наушники свалились, и теперь ничто не скрывало от всеобщего взгляда пару внушительных синяков с явственными отпечатками зубов вокруг. Все-таки Рен и правда часто… увлекался.

Бросив взгляд на Коджаку, Рен убедился – тот смотрит как раз в нужном направлении и, кажется, понемногу фигеет. Что ж, тем лучше.

Дождавшись, пока Коджаку поднимет на него взгляд, в котором сквозила сумасшедшая, почти кощунственная догадка, Рен еле заметно кивнул.

«Да, мы живем вместе именно в этом смысле».

Брови Коджаку страдальчески изогнулись. На мгновение Рен представил, как бы чувствовал себя он, узнав, что Аоба живет с кем-то другим… и тут же оборвал эту мысль. Аоба жил с ним. Ни к чему было думать о разных глупостях.

Однажды Рен уже поддался влиянию похожих мыслей — когда его личность еще существовала в Помощнике, обретая человеческую форму только в виртуальном пространстве. В том пространстве Рен и подхватил вирус. Страшно подумать, что он мог бы сделать с Аобой под воздействием вируса и собственных разрушительных мыслей… но Аоба его спас. Аоба сказал: Рен, ты нужен мне. Я нуждаюсь в тебе.

Я люблю тебя.

Рен до сих пор помнил, как Аоба привел его из больницы к себе домой и поселил в своей комнате, будто подобранного щенка. Как помогал ему переодеваться — Рен с трудом ориентировался в человеческой одежде. Как лег рядом и обнял, позволяя уснуть — в ту ночь им обоим было не до того, чтобы издавать «охи и вздохи», так мешавшие Таэ.

— Мой лучший друг живет с парнем, — в голосе Коджаку слышались похоронные нотки, так, что не понять было: то ли его шокирует сам факт, то ли он жалеет, что парень, с которым живет его друг — это не он.

— Ко-коджаку, послушай, — наконец откашлявшись, Аоба поднял голову. В уголках его глаз стояли слезы. — Это не то, что ты ду…

Перехватив взгляд, которым Коджаку воззрился на Аобу в слезах, Рен не сдержался. Собачьи привычки было действительно непросто побороть; Рен понял, что слизывает слезы Аобы, только тогда, когда тот неожиданно замолчал.

— Рен, — вырваться Аобе удалось далеко не сразу. Его щеки пылали, — Рен, ты придурок!

Ожидаемой пощечины не последовало — судя по всему, Аоба берег нежные чувства Рена. Что, однако, не помешало ему подхватиться с места и попросту сбежать, бросив Коджаку и Рена решать все самостоятельно.

— Это именно то, что ты думаешь, — сказал Рен, когда пауза стала совсем уж неловкой. — Извини.

— За что ты извиняешься? — Коджаку не спешил хвататься за оружие или еще как-либо проявлять свое праведное негодование. Просто выглядел очень, очень грустным.

— Ну, — Рен неловко потер собственную шею. — Ты знаешь. Аоба и я…

— Вы очень похожи, — негромким голосом сказал Коджаку, — но при этом совершенно разные. Как две стороны одной монеты. Думаю, ты сумеешь достойно о нем позаботиться.

— Только Рен может позаботиться об Аобе! — подал голос Бени.

— Да, да, — Коджаку устало кивнул. Поднялся из-за стола: — Мне пора.

— Пока я не забыл, — Рен окликнул Коджаку уже в прихожей, — тебя в Сети один хакер ищет. Хочет встретиться, уж не знаю, зачем ты ему сдался.

Коджаку обернулся и задумчиво добавил:

— Знаешь, пожалуй, я ошибся. Ты взрослее Аобы.

***

— Иногда к нему подойти страшно, — сказал Аоба.

Помощник-Рен, небольшая собака-робот темно-синего цвета, сидевшая у Аобы на коленях, слушала внимательно. И даже виляла хвостом.

— Он теперь совсем не такой, как ты, — продолжал свою исповедь Аоба. — Очень серьезный. Я не успел заметить, когда все изменилось. Раньше я решал за него… помогал ему одеваться… даже стриг его! — последняя фраза прозвучала как крик души — Аоба действительно подравнивал волосы Рену-человеку, и в первый раз все это закончилось для него истошным чиханием, так как во время стрижки Рен, все еще не избавившийся от собачьих привычек, отряхивался. В результате чего его остриженные волосы оказались у Аобы в носу, во рту, на одежде… — Он полностью зависел от меня. А теперь… — Аоба тяжко вздохнул. — Теперь я завишу от него. У него есть амбиции, которых я лишен. Он ориентируется в Сети гораздо лучше меня, и я не сомневаюсь, что он найдет работу лучше, чем у меня. Он решает за меня, и я… — еще один тяжкий вздох, — представляешь, я совершенно не могу ему противостоять.

Рен-собака гавкнул, выражая сочувствие. На то, чтобы как-то иначе отвечать на словоизлияния Аобы, он не был запрограммирован.

— Мы с тобой были друзьями, — тем временем продолжал Аоба. — Мы с ним — совсем другое дело. Иногда мне кажется — если он скажет, что я ему не нужен… А ведь это правда так… Мне кажется, что в таком случае у меня не останется причин, чтобы жить. Это ненормально. Одержимость какая-то. И Коджаку теперь знает. Он будет считать меня сумасшедшим, но, знаешь, даже это меня не так волнует, как то, что я больше не могу подойти к Рену, как раньше. Прижаться лбом к его лбу, вот как к твоему… Неловко.

— Не переживай, Аоба, — от неожиданности Аоба вздрогнул. Посмотрел на механическую собаку на своих руках — нет, голос явно исходил не от нее.

Обернулся.

В дверях, прислонившись к косяку, стоял Рен-человек.

— Это не одержимость, — доверчиво сообщил Рен. — Когда такое чувство взаимно, оно называется по-другому. Я читал.
— Рен! — Аобе было жутко неудобно оттого, что Рен слышал его полубредовые откровения.
— И Коджаку тебя понял, — добавил Рен. — Остальные тоже поймут, если ты захочешь рассказать. Ты зря так волнуешься.

— Ты… — Аоба стиснул зубы, подавляя желание выругаться. А Рен тем временем подошел к Аобе вплотную, взял с его колен Помощника-собаку и погрузил ее в крепкий сон. Лишние свидетели ему не нужны. Рен понимал, что подобные рассуждения смахивают на паранойю, но недоверие к роботам-Помощникам было, в принципе, разумным. Уж во всяком случае, более разумным, чем недоверие ко всем компьютерам, которое Рен испытывал поначалу, только переселившись в человеческое тело.

— Могу предложить тебе только расслабляющий массаж, как раньше, — улыбнулся Рен. В бытность собакой-Помощником он нередко топтался по спине Аобы после особенно сложных рабочих дней последнего. В человеческой форме массаж должен был получиться ничуть не хуже. — От остального мы решили отказаться, пока не начнем жить отдельно.

— Н-не нужно… ни от чего отказываться, — пробормотал Аоба, наклоняя голову так, чтобы прижаться лбом ко лбу нагнувшегося Рена. — Ничего доказывать… Слишком рано для таких изменений. Ты же… Рен…

— Аоба?.. Подожди, но Таэ…

— Ее нет дома. Она ни о чем не узнает… Ну же, Рен! Я не так часто прошу тебя…

— Аоба…

— Мм, Рен… ах…

— Аоба!..

…Ворвавшаяся три минуты спустя в комнату Таэ (она успела вернуться, но ни Рен, ни Аоба этого не заметили) застала немую сцену. Прежде, чем Рен успел слезть с Аобы, а сам Аоба — хотя бы прикрыться простыней, Таэ укоризненно покачала головой:

— Вы оба ничуть не повзрослели.

@темы: DRAMAtical Murder, G – PG-13, фанфикшн

---

Семейная жизнь.

[Laora]

Название: Семейная жизнь
Автор:  Laora
Бета:  Red Fir
Канон: Lamento
Пейринг/Персонажи: Бардо, Верг/Кальц
Категория: джен, упоминается слэш
Жанр: юмор
Размер: драббл, 353 слова
Рейтинг: R
Краткое содержание: о том, кого боится Верг
Предупреждения: постканон, возможен ООС

— У меня от него мурашки по коже, — горько пожаловался Бардо. — А ведь когда-то он был таким милым мальчиком…

— Жалкий кот, — хмыкнул Верг, прикладываясь к настойке. — Как можно бояться такого ничтожества? Вот Фрауд — другое дело.

— Ты боишься Фрауда? — уточнил Бардо, отпивая из кружки. — Хотя да. Эта его маска — настоящее страшилище.

— Да что там маска, — Верг махнул рукой. — Страшнее всего — изощренный ум. Если Разелю, в общем, плевать, что там испытывают его жертвы, а я сохраняю им жизнь и предоставляю существование в достаточно комфортных условиях, то Фрауд…

— Комфортных, э? — Бардо приподнял брови.

— Тебе какое дело, — фыркнул Верг. — Да, я надеваю на них ошейники и наручники и заставляю умолять, чтобы я трахнул их своим большим толстым членом, но зато я не мучаю их, не использую хвост, чтобы они не могли кончить, не засовываю им в задницы их собственные хвосты…

— Избавь меня от таких подробностей, — Бардо закатил глаза.

— У меня они кончают столько, сколько захотят! — сказал Верг с гордостью. — Им даже дрочить не нужно. Моего члена с головой хватает…

— …А вот тебе его будет очень не хватать.

Голос Кальца прозвучал так же меланхолично, как всегда, но у Бардо мурашки по спине пробежали. Демон печали появился рядом с Вергом из ниоткуда. Знай Бардо Кальца чуть похуже, он бы подумал, что тот раздражен.

— Ты увиливаешь от работы, — в голосе Кальца звучали отголоски снежной лавины, которая может обрушиться на неосторожного путника и накрыть его с головой. — Ты не появляешься, когда тебя призывают, и мне приходится самому являться к оставшимся Мейги. Мало того, ты позволяешь себе попойки с потенциальными жертвами, да еще и бахвалишься перед ними своими подвигами. Которые, между прочим, остались в далеком прошлом. Я отлично помню день, когда ты распустил своих пленников. Возможно, ты по ним соскучился? — Рука Кальца неуловимо сместилась к мечу. — Думаю, вся эта блажь пройдет, если тебе кое-что отрезать.

— Э, печальный демон возмущается? — Верг хорохорился, но даже Бардо было видно, как он побледнел. — Возможно, он ску…

— Не трогай меня! — отрезал Кальц, и Верг получил по рукам, которые вздумал протянуть. — Вставай и шагом марш отвечать на призыв! Иначе останешься голодным.

Верг с потрясающей скоростью сорвался с места.

— Семейная жизнь, — прокомментировал Бардо, стоило демонам исчезнуть.

И отхлебнул из кружки.

@темы: Lamento, R – NC-21, фанфикшн

---

Додзинси :)

[Laora]

Все додзинси, переведенные командой fandom Nitro+CHiRAL 2014, залиты на рид- и адалт-мангу.
Доступны онлайн:
Lamento dj - Asato Anthology
Lamento dj To-Ki-Me-Ki School Life

Togainu no Chi dj - Blip Noise
Togainu no Chi dj - Familiar Times
Togainu no Chi - dj - And K
Sweet Pool dj - Absent Mindedly
DRAMAtical Murder dj - Futari no Mondai

Скачать додзинси можно в группе переводчиков Okami.

@темы: переводы, DRAMAtical Murder, Lamento, Togainu no Chi, додзинси, Sweet Pool

---

Деанон команды fandom Nitro+CHiRAL 2014.

[fandom Nitro+CHiRAL 2014]

Деанон команды fandom Nitro+CHiRAL 2014 лежит здесь.

В программе:
- деанон по авторам с именными плюшками + клип и арт со всеми 26 участниками команды;
- цветочное гадание;
- ачивки для организаторов, читателей и бартерщиков; для организаторов - поименно, для читателей - как общие, так и именные (всем, кто до 1ого ноября оставил коммент от личного логина под нашими выкладками); для бартерщиков - благодарности командам;
- фик про командную атмосферу;
- иконки для рабочего стола;
- обложки для каждого фика команды;
- архив с работами;
- деанон по левелам + спонсоры, реклама сообщества CHiRAL Forces и двух команд на ЗФБ.
Все, кто читал нас, обязательно приходите за своими ачивками
Получить букет виртуальных цветов в подарок можно здесь, а здесь - заказать семена цветов реальных.

@темы: административное

---

Наши баннеры

[CHiRAL Forces]

...и дружное спасибо  Mild, которая сделала нам еще один

<div align="center"><a href="http://chirals.diary.ru/" target=_blank><img src="http://i.imgur.com/D2z2dfl.gif"></a></div>

<div align="center"><a href="http://chirals.diary.ru/" target=_blank><img src="http://funkyimg.com/i/293Qu.png" alt="Free Image Hosting at FunkyIMG.com" border="0"></a></div>

<div align="center"><a href="http://chirals.diary.ru/" target=_blank><img src="http://funkyimg.com/i/293Qv.png" alt="Free Image Hosting at FunkyIMG.com" border="0"></a></div>

<div align="center"><a href="http://chirals.diary.ru/" target=_blank><img src="http://funkyimg.com/i/293Qw.png" alt="Free Image Hosting at FunkyIMG.com" border="0"></a></div>

<div align="center"><a href="http://chirals.diary.ru/" target=_blank><img src="http://funkyimg.com/i/293Qy.png" alt="Free Image Hosting at FunkyIMG.com" border="0"></a></div>

<div align="center"><a href="http://chirals.diary.ru/" target=_blank><img src="http://funkyimg.com/i/293QA.png" alt="Free Image Hosting at FunkyIMG.com" border="0"></a></div>

<div align="center"><a href="http://chirals.diary.ru/" target=_blank><img src="http://funkyimg.com/i/293Qx.png" alt="Free Image Hosting at FunkyIMG.com" border="0"></a></div>

<div align="center"><a href="http://chirals.diary.ru/" target=_blank><img src="http://funkyimg.com/i/293Qz.png" alt="Free Image Hosting at FunkyIMG.com" border="0"></a></div>

запись создана: 26.10.2013 в 22:55

@темы: административное

---

Перевод DRAMAtical Murder

[Эрри Тош]

Дорогие участники и администраторы сообщества!

Спешим сообщить вам радостную новость, наша команда "RM project" (бывшая Yaoi.desu)
начала перевод оригинальной новеллы с японского языка! Таким образом мы избежим
сотен ошибок и неувязок английского варианта. Сделать мы это смогли благодаря тому, что
к нам присоединилась переводчица с японского, знающая язык в совершенстве и в свое время
уже начинавшая переводить игру. Чтобы не быть голословными, у нас есть несколько переведенных
скриптов, которые мы предоставим для ознакомления всем желающим. Будет полностью русифицирована
графика игры, как интерфейс так и другие элементы, включая фоны. Так же будет предоставлена
безупречная тех.поддержка в лице w8m, стараниями которого играть можно будет
без проблем в любой локали. Все детали этой великолепной игры будут сохранены,
как и оригинальный стиль повествования. Следить за прогрессом перевода, а так же
задавать интересующие вас вопросы вы можете в нашей группе вконтакте: vk.com/rm_visual_novel

@темы: переводы, DRAMAtical Murder

---

Коджаку в аниме vs Коджаку в игре: перевод)

[Laora]

Название: Коджаку в аниме vs Коджаку в игре
Автор: Harukami
Переводчик:  Laora
Ссылка на оригинал: Anime Koujaku vs Game Koujaku (запрос отправлен)
Канон: DRAMAtical Murder
Форма: фандомная аналитика
Размер: 3877 слов
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Коджаку/Аоба, остальные мельком
Категория: слэш
Примечание/Предупреждения: спойлеры к аниме и игре
Краткое содержание: Почему Коджаку в аниме недодали.

Мысли о линии Коджаку в игре и в аниме преследовали меня достаточно долго, так что теперь я, наконец, поговорю об этом. Я уже отмечала, что получила немало удовольствия от аниме, советовала бы посмотреть его всем, кто не смотрел (с примечанием: непременно пройдите игру), я наверняка не единожды его пересмотрю… но есть то, что меня расстраивает, и очень. Например, то, как подана линия Коджаку в аниме — вне зависимости от того, будем ли мы сравнивать ее с игровой версией.

Так вот, о чем я. Когда в жанре аниме не промелькнула пометка BL, я очень расстроилась. Не только потому, что гей-пары в популярном аниме — это всегда приятно. Больше потому, что многие моменты в DMMD построены на эмоциональной связи, причем такой, которую достаточно сложно изобразить как платоническую, да еще и без романтического подтекста. В игре концепт каждой линии строится на романтике и эмоциональной связи, поэтому я переживала за историю в целом.

Конечно, я продолжала надеться. Есть много историй, в жанре которых нет BL, хотя они и касаются темы ЛГБТ. Например, аниме «Номер шесть»! «Номер шесть» не отмечено как BL — здесь есть приключения, драма, психология, научная фантастика… как и в DMMD. «Номер шесть» — антиутопия с элементами научной фантастики: представители высшего класса проводят бесчеловечные эксперименты над жителями трущоб, при этом об обратной стороне существующей «утопии» знают только избранные. Протагонисты истории — в прошлом житель утопического города, обладатель голоса, которым можно подчинять других (он сам не отдает себе в этом отчета), желающий, чтобы не осталось неравенства; и парень, руководствующийся местью, принадлежавший к теперь истребленной этнической группе, которого не заботит ничто, кроме смерти людей, уничтоживших его общество и способ жизни ХМММ; вдобавок он может использовать магию своего невероятного голоса, чтобы утешать других ХМММ-ХМММ. В итоге они вторгаются в особое здание/исследовательский центр, подвергая себя невероятному риску, — все для того, чтобы покончить с властью злодеев. Итак, сходство с DMMD несомненно! По этой истории тоже сделано аниме, и она тоже содержит романтические отношения между двумя парнями; их отношения можно было запросто представить платоническими, но в аниме их оставили как есть. Как и в случае с DMMD, смысл «Номера шесть» заключается в сюжете, романтика служит фоновым элементом, результатом того, как развивается ситуация. (Примечание: вообще-то, в «Номере шесть» с женскими персонажами не очень, но один из основных персонажей истории — девушка, притом в ее образе стереотипы и не ночевали, еще и поэтому я советую ознакомиться с данным произведением, особенно с романами). И то, и другое аниме выходило в ночном показе («Номер шесть» — в 1:15 в субботу, DMMD — в 1:35-3:00, в зависимости от месторасположения, в понедельник), который предназначен для наиболее рискованного контента, например, для BL или аниме, в котором поднимаются «взрослые» темы.

Это само по себе позволяло сделать определенные выводы насчет аниме, тем более мы знали, что DMMD основано на BL-игре. Конечно же, создатели аниме хотели сделать его мейнстримным, чтобы большая часть населения не тревожилась по поводу содержания истории; но то, что она показана в «безопасное» время, уже о многом говорило, да и любой, кто гуглил название аниме, неминуемо наткнулся бы на BL-контент. Ведь одновременно с аниме вышло немало BL-дополнительных материалов, например, драмы-CD, к которым требовалось привлечь как можно больше внимания, да и описание OAV говорит о сексуальном контенте (раз уже для сериала, который выходит на канале, это невозможно)… так что я надеялась, что в аниме DMMD будут хотя бы намеки.

Их не было. Начнем с того, что я нахожу это достаточно трусливым; с другой стороны, я надеялась, что, если романтических отношений НЕ БУДЕТ, появится нечто, способное занять их место в истории, нечто вроде компенсации, представляющей все в ином свете. Компенсации не было тоже. Вот так. Ну ладно.

Если взаимодействие между персонажами в аниме изначально не должно быть романтическим, тогда следует прописать другие основания для их отношений. С Минком все вышло просто отлично. В аниме его история не содержит никакой романтики; сложные чувства и забота — вот и все. И их вполне хватает для сюжетной линии. В случае с Клиа тоже — мы знаем, что романтика была в игре, в аниме все ее проявления были убраны, и на выходе мы получили сильное платоническое чувство; можно четко увидеть платоническую любовь, но она не имеет в аниме такого уж большого значения, история и без романтики хорошо развивается. Нойз — единственное исключение, у них с Аобой был поцелуй; однако это только потому, что история Нойза — про чувство осязания, поэтому поцелуй оставили, а после не смогли (по правде, не захотели) развить его даже в более-менее очевидную одностороннюю влюбленность. Имхо, односторонняя влюбленность тут бы ничему не помешала. Но аниматоры не стали рисковать, и со временем мы попросту забыли об этом поцелуе (конец Нойза в аниме очень милый, но мы не услышали никаких объяснений; предполагается, будто мы знаем игру и учитываем романтическую мотивацию Нойза). Иии Рен. Рен потерял немало убедительности в финале, потому что «Мои чувства только причинят тебе беспокойство ВЕДЬ Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ И ПРИ ЭТОМ ВСЕГДА БЫЛ ЧАСТЬЮ ТВОЕГО СОЗНАНИЯ, КОТОРАЯ ОТДЕЛИЛАСЬ И ПЕРЕНЕСЛАСЬ В ТЕЛО РОБОТА» достаточно веский аргумент для... я понимаю, почему ты так страдаешь, сладенький. Вместо этого аниматоры обратились к эмоциональному фактору, сделав признание Рена куда более путанным и невнятным. Это было, конечно, просто кошмарным, особенно учитывая: признание Рена знаменовало кульминацию аниме. Само по себе оно осталось сильным моментом, но сближение Рена и Аобы было куда как более внезапным и немотивированным, чем в игре. Например, непонятно, зачем Рену человеческое тело: утверждение, что все дело в страхе, будто Аоба оставит Помощника Рена из-за устарелости его модели, больше не выдерживает критики. Аоба ведь уверяет Рена: этого никогда не случится. Несмотря на это, история Рена остается цельной, какой бы мутной она ни стала; в аниме ее не обошли вниманием.

Единственным персонажем, который серьезно пострадал из-за подхода аниматоров, оказался Коджаку... и сделано это было так, что мне на стенку лезть хочется.

С вашего позволения, я немного расскажу о том, как развивалась история Коджаку в игре, чтобы объяснить, что именно меня задевает. Конечно, все сюжетные линии в аниме воссозданы, и неплохо; как я уже замечала, аниме можно считать вполне самостоятельной интерпретацией. Но это значит, что аниме должно обладать собственной логикой и внимательно ей следовать. Поэтому я расскажу, как с этим справлялись в игре, а потом — что случилось в аниме.

ОБЩЕЕ
Коджаку — незаконнорожденный сын главы семьи якудза; его отца не особенно волновал ни он, ни его мать, а жена отца Коджаку издевалась над его матерью. Когда Коджаку был подростком, они с матерью уехали на Мидориджиму. Там Коджаку встретил мальчика чуть младше себя, Аобу, которого принял за девочку и заступился, увидев, как эту «девочку» обижают, потому что то, как обращались с его матерью, сделало Коджаку нетерпимым к каждому, кто поднимает руку на женщину. Когда Коджаку понимает, что Аоба — мальчик, его мнение не изменяется, он ведет себя по-прежнему, и Коджаку с Аобой становятся близкими друзьями.

Через некоторое время выясняется, что жена отца Коджаку бесплодна, поэтому они с матерью возвращаются с Мидориджимы, чтобы Коджаку мог стать наследником отца. Коджаку не хочет этого, но над его матерью продолжают издеваться, и отец Коджаку угрожает избить ее, если тот не согласится. Поэтому Коджаку соглашается. Его отец нанимает Рюхо, чтобы тот сделал Коджаку татуировки, которые обозначают его положение в организации, а Рюхо решает превратить Коджаку в одно из своих произведений искусства, нанеся на его тело особую татуировку, контролирующую сознание. Когда татуировка завершена, Коджаку впадает в ярость и атакует всех, кто находится рядом. Придя в себя, он обнаруживает, что перебил практически весь клан якудза, в том числе свою мать. Она еще не умерла, но умирает, и Коджаку вынужден наблюдать, как она погибает от нанесенных им ран, при этом еще и прося у него прощения. Коджаку хочет совершить самоубийство, но, уже решившись, вспоминает Аобу и не может убить себя. Он хочет снова быть счастливым, а счастье видит как возможность просто быть рядом с человеком, которого он любит: с Аобой. Он скрывает свое прошлое, возвращается на Мидориджиму и возобновляет дружбу с Аобой, притворяясь, будто ничего не произошло.

На самом деле Коджаку болен — психически он глубоко нездоровый человек. Во-первых, то, что над его матерью совершалось насилие, в сочетании с тем, что он сам убил ее, привело к невероятно нездоровой позиции Коджаку относительно женщин: вместо того, чтобы воспринимать их как личности, Коджаку говорит о женщинах как о «сокровищах мира» и не может отказать женщине ни в чем, даже если хочет. Дело не в том, что он суперплейбой, хотя именно таким Коджаку и притворяется; он использует свою безотказность по отношению к женщинам как способ искупить вину перед матерью, он не хочет видеть женщин несчастными (потому что это тоже пробуждает его травму). Во-вторых, отношение Коджаку к Аобе также нездоровое; он влюблен в Аобу и рассматривает нахождение с ним рядом как то, ради чего живет... но при этом ничего не говорит Аобе и даже не пытается стать к нему ближе. Коджаку не хочет двигаться вперед, не хочет ни того, чтобы Аоба отказал ему и он смог справиться с отказом, ни того, чтобы отношения между ними перешли на другой уровень — он просто хочет, чтобы Аоба оставался его неизменной поддержкой. Это необходимо понять, ведь именно данные факторы являются «блокировками», которые можно разрушить при помощи Scrap.

Потом происходят события основного пути; Аобу похищают, и Коджаку бежит его спасать не только потому, что они хорошие друзья, но и потому, что, случись что-либо с Аобой, у Коджаку не останется смысла жить (нужно отметить: хотя зависимость сама по себе — это плохо, она переплетается с тем, что есть хорошо). Потому Коджаку начинает угрожать, рычать и проявлять проблемы с контролем, стоит ему заподозрить кого-либо в агрессии к Аобе (который думает, что это немного странно и непохоже на Коджаку, потому что не понимает всех его мотивов). Но Аоба всегда может его успокоить.

ИГРА
Здесь начинаются различия между игрой и аниме.

Если мы выбирали следовать по пути Коджаку, то в конце общего пути получим разговор Коджаку и Аобы, в котором Аоба рассказывает о чувстве вины из-за того, что случилось с Мизуки, а Коджаку предлагает взять на себя ответственность. (Вот так!) На следующий день они вместе отправляются в Платиновую тюрьму, и, только-только войдя, видят пару симпатичных девушек, которые обращаются к Коджаку. Аоба думает, что Коджаку НАКОНЕЦ-ТО даст девушкам от ворот поворот (заметьте, Аобу всегда несколько раздражало донжуанство Коджаку, вероятно, потому, что скрытая бескорыстная любовь Коджаку к Аобе противоречит желанию Коджаку никогда не отказывать женщинам и тому, как он постоянно заявляет об этом; эти два месседжа противоречат друг другу, о чем Аоба, имхо, никогда особенно не задумывался), но Коджаку соглашается. Разумеется, Коджаку узнал татуировку, сделанную Рюхо, и тут же пришел к выводу: Рюхо может быть здесь, его можно найти в Платиновой тюрьме и отомстить. Месть — это НЕ та движущая сила, которая управляет жизнью Коджаку, он не хочет жить ради мести, но, когда представляется возможность отомстить, он ее использует.

Итак, Коджаку принимает приглашение девушек, что провоцирует цепочку событий, сводящуюся к заключению: «Коджаку и Аоба проникаются друг к другу недоверием, многое скрывают, знают, что другой тоже что-то скрывает, подозревают его и не собираются это прекращать». Аоба следует за Коджаку, даже понимая, что подозревать его — нехорошо; Коджаку требует, чтобы Аоба сказал, с кем говорил; и т. д., и т. п. Ярость Коджаку начинает выходить из-под контроля, в один прекрасный момент он подчиняется власти татуировок, пытаясь совершить сексуальное насилие над Аобой (у Коджаку есть чувства к Аобе, которые он, как уже говорилось выше, подавляет, а татуировки всегда подталкивают к насилию), и Аоба использует свой голос, чтобы его остановить. Отношение Коджаку к Аобе построено на нездоровых убеждениях, это зависимость, Коджаку возводит Аобу на пьедестал, и это начинает его разрушать. Хотя позже Коджаку извиняется и старается объясниться, кое о чем он умалчивает. Аоба хочет верить Коджаку, но не может; Коджаку хочет защитить Аобу от себя и от Рюхо, но не может.

В конце концов, они пробираются в Овальную башню, Коджаку встречает Рюхо и теряет себя, Аоба использует Scrap и видит в прошлом Коджаку то, что все объясняет. Он видит резню, плачущую мать, чувствует, как Коджаку стремится избежать власти татуировки, но не может. Он видит силуэт Рюхо, состоящий из крови Коджаку. Коджаку решил позволить татуировке поглотить его, и Аоба хочет предотвратить это. В этот момент Scrap изменяется. Кажется, будто все хорошо! Они вернулись в Овальную башню, и жизнь тоже вернулась — на круги своя Все просто замечательно! (Разумеется, за исключением того, что они до сих пор в Scrap; воздействие Scrap обманывает Аобу и игрока, заставляя думать, что они вернулись в реальный мир). Тут-то Коджаку и начинает просить Аобу, отчаянно и откровенно: могу я обнять тебя? Могу я коснуться тебя? Могу я любить тебя? Конечно, Аоба отвечает согласием. Этот фрагмент Scrap показывает эскапизм и зависимость Коджаку. Речь не о равновесии и даже не о любви Коджаку к Аобе. Любовь Коджаку сама по себе — это прекрасно. Но при этом Коджаку бежит от собственного чувства вины и от страха, перекладывая все на плечи Аобы, возводя его на пьедестал и желая лишь присутствия Аобы для того, чтобы почувствовать себя «хорошо».

Здесь-то игроку, а вместе с ним и Аобе, предстоит сделать выбор, составить определенное слово из предоставленных слогов. Правильный ответ — «Не сдавайся», «Makeru na», отрицательный императив (версия с «не») глагола «Makeru», который означает «быть побежденным», «сдаться», «стать жертвой». Аоба велит Коджаку не становиться жертвой своей татуировки и проблем, не уступать, бороться с ними. Он не использует утвердительный императив, не говорит «Побеждай» или «Преодолей это», он велит не проигрывать. Коджаку нужно просто захотеть попытаться, захотеть бороться с тем, что ему тяжело. Если выбрать что-либо другое, Аоба продолжит слепо поддерживать Коджаку, и даже Коджаку поймет, что это неправильно, что он не может идти вперед, если сам во всем не разберется; поддержка Аобы станет чем-то вроде «железной рукой к счастью» (и, конечно, при этом Аоба проиграет своему собственному монстру). Если ответить правильно, «Не сдавайся», Аоба и Коджаку вернутся в настоящий Scrap, где выяснится, что, пока Коджаку пытался утешиться при помощи Аобы, татуировка почти полностью покрыла его тело. Аоба и Коджаку начинают говорить, что помогает Коджаку бороться против татуировки и вернуть себе себя.

После этого их отношения строятся на том, чтобы узнать друг друга лучше, на гармонии и взаимной поддержке. Коджаку больше не возносит Аобу на высокий пьедестал; теперь они идут по жизни вместе, рука об руку. Коджаку решает положиться на Аобу, чтобы тот помог ему избежать ярости, и позволить Аобе положиться на него, чтобы тот не проиграл своему Инстинкту. После побега из Овальной башни проходит несколько дней, в течение которых Коджаку признает свои чувства и принимает их. Потом Коджаку признается уже Аобе, чтобы между ними не осталось недоговоренностей, рассказывает, что уже давно влюблен в Аобу, но раньше не хотел это принять. И уже ПОТОМ, в дополнительных материалах, к примеру, мы видим Коджаку, который, хотя по-прежнему добр и вежлив к женщинам, больше не использует их в качестве жертвенного ножа, под который готов возлечь вот прямщас, — если он хочет отказаться, если ему неудобно от того или иного предложения, он откажется.

Это и есть смысл линии в игре: отказ от одностороннего восприятия мира означает утешение, поэтому Коджаку может игнорировать то, что его тревожит, чтобы с этим справиться, и разделить свое бремя с кем-то еще, — посредством взаимной романтической любви.

АНИМЕ
Итак, аниме! Завязка и флэшбеки в нем практически идентичны завязке в игре, отличия начинаются прямо перед тем, как Аоба и Коджаку решают пойти в Платиновую тюрьму.

В игре Коджаку предлагает Аобе не винить себя из-за Мизуки, в аниме Минк зовет Коджаку, чтобы сообщить: Аоба его обманывает, поэтому Коджаку следует быть осторожнее. Сначала я сочла это вариацией дальнейшей взаимной подозрительности между Коджаку и Аобой, но в итоге данный эпизод ни к чему не привел. Коджаку ни разу не обратился к тому случаю, ни в мыслях, ни напрямую... Мне понравилось взаимодействие между персонажами, но я не уверена, с какой целью оно было использовано в сюжете. Хотя постойте: это взаимодействие подтолкнуло Коджаку к тому, чтобы НЕМЕДЛЕННО найти Аобу, поэтому первая сюжетная линия досталась именно ему.

Взаимную подозрительность в аниме устранили. Никакого конфликта в их отношениях в аниме замечено не было. Коджаку и Аоба зашли в Платиновую тюрьму, поняли, что их разумы запросто могут оказаться под контролем Тоэ, потом Коджаку посмотрел направо, увидел Рюхо и побежал за ним. Аоба побежал за Коджаку, почувствовал головокружение в клубе и свалился прямиком в объятия Рюхо. Он проснулся на столе Рюхо, Коджаку вломился к ним, закричал, убил Рюхо и начал бузить, а Аоба использовал Scrap.

Как и в игре, применение Scrap раскрывает Аобе ужасающую силу татуировки Коджаку, прошлое Коджаку, даже то, что Коджаку собирался убить себя, но отказался от этого из-за своих чувств к Аобе. А потом — это. Ни слова об эскапизме и о том, что чувства Коджаку нездоровы. Коджаку и Аоба поговорили о проблеме с татуировкой, Аоба гордо с ней справился, самостоятельно, без помощи Коджаку, заработал головную боль, после чего они помогли друг другу выбраться, и Коджаку спал три дня подряд.

Трехдневный промежуток был и в игре, но в сюжетном плане он отличается от промежутка в аниме, и это отличие колоссально. В игре это время, которое проходит между изнурительными событиями в Овальной башне и признанием Коджаку Аобе. У Коджаку, таким образом, было время подумать; его признание много значит, и оно далось ему непросто, но он справился. В аниме трехдневный перерыв значит только то, что Коджаку не может помочь Аобе, поддержать его, в то время как другие проходят свои собственные испытания. Хотя Коджаку просыпается в десятой серии и хочет поддержать Аобу, потом он возвращается в кровать и снова засыпает. Это утверждает зрителей во мнении: Коджаку ненадежен, он не может помочь, даже если хочет.

Потом, как и в истинном пути игры, Коджаку и остальные появляются, чтобы сражаться на стороне Аобы, пока он не доберется до вершины Овальной башни и Тоэ. Мы видим, что Коджаку по-прежнему ведет себя нездорово — он все так же безрассуден и не заботится о собственном здоровье, он подставляется под пули, как справедливо замечает Нойз. В истинном пути игры, кстати, Коджаку, хотя и не решает свои проблемы, все же помогает Аобе увидеть себя, чтобы тот мог использовать на себе Scrap (Коджаку вытаскивает меч, Аоба смотрит в глаза своему отражению; символ того, как разрушение становится содействием); в аниме Аоба поднимается наверх и использует стекло вместо меча Коджаку, справляясь самостоятельно, пока тот подставляется под пули. Коджаку защищает Нойза несмотря на то, что до этого они не ладили, — своеобразный «поклон» тому, как изменилось отношение Коджаку к окружающим... но это нельзя назвать настоящим внутренним ростом. По сути, мало что изменилось: просто теперь Коджаку принимает Нойза как союзника, а не врага.

Башня обрушена, Коджаку отказывается уходить без Аобы, они идут за Аобой и, конечно, мы узнаем, что Помощник Рен теперь является обыкновенным роботом, Аоба плачет, мы перепрыгиваем на год вперед, где у всех хорошие концы. Мы видим, что Клиа «вылез из своей раковины», он приглашает Аобу к себе домой и становится счастливой личностью, которая может смотреть на себя в зеркало; мы видим, как Аоба общается с ним. Нойз появляется в магазине, где работает Аоба, по причинам, не представленным в аниме; мы видим, как Аоба общается и с ним. Минк отправился домой и отпустил себя на свободу — вон, даже волосы распустил; Аоба не может общаться с ним, но в аниме упоминается, что Аоба думает о Минке и пытается представить, как тому живется. А еще мы видим Коджаку на расстоянии; он причесывает волосы какой-то женщины, в точности как в опенинге аниме, и Аоба говорит нам: «Коджаку не изменился».

И это все. Все, что мы усвоили из его истории.

Коджаку не изменился. Самое убийственное утверждение, которое мы можем получить в конце целой сюжетной линии.

Хороший конец Коджаку в игре — в том, что он раскрывает Аобе свои истинные чувства, и тот их с ним разделяет. В приближении к Аобе настоящему, а не придуманному светлому образу. В честности с собой и другими, в искренности, в романтической любви. Хороший конец Коджаку никак не касается его мести; это всего лишь второстепенная линия, вызвавшая конфликт, который предоставляет Коджаку шанс разобраться со своими чувствами. Коджаку болен; он болен и травмирован и в игре, и в аниме... но в аниме на этом не заостряется внимание. Аниме апеллирует к гневу Коджаку, не к тому, как нездорово он относится к Аобе, И НЕ К ТОМУ, как проявляется его травма в общении с женщинами, хотя и то, и другое остается.

Аниме, фактически, не предоставляет Коджаку хороший конец. У других персонажей есть что-то взамен. Нойз мирится со своей семьей. Клиа может дальше заниматься саморазвитием. Минк после удачного отмщения возвращается в свою родную страну. У Рена появляется человеческое тело и возможность жить вместе с Аобой. Все это МОЖЕТ остаться неизменным даже без романтических отношений. Но хороший конец Коджаку без романтики невозможен; его чувства не переплетены с личными мотивами, как в случае с другими, они сами по себе — движущий мотив. Поэтому в аниме хорошего конца у Коджаку попросту нет. Аниме повествует о том, как Аоба учится использовать свою разрушительную силу, чтобы уничтожить внутренние ограничения, удерживающие других людей, те, без которых они станут лучше, только с Коджаку этого в аниме не происходит, и поэтому я так зла, так расстроена ходом аниматоров относительно персонажа. Это было очень топорно, как бы мне ни нравилось аниме само по себе.

Потому что Коджаку не изменился.

@темы: аналитика, переводы, DRAMAtical Murder, G – PG-13

---

Перевод Togainu no Chi

[Эрри Тош]

Дорогие участники и администраторы сообщества!
Спешу сообщить, что наша команда "RM project" (бывшая "Yaoi.desu")
начала перевод игры Togainu ni Chi на русский язык!
Ознакомиться с полной версией новости вы можете в нашей группе: vk.com/rm_visual_novel

@темы: переводы, Togainu no Chi

---

[Laora]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Еда и цветы.

[Laora]

Название: Еда и цветы
Автор:  Laora
Бета:  Red Fir
Размер: мини, 1 024 слова
Канон: Sweet Pool
Пейринг/Персонажи: Широнума Тецуо/Сакияма Йоджи, Окинага Зенья/Мита Макото
Категория: преслэш
Жанр: юмор
Рейтинг: PG
Краткое содержание: Йоджи живет в одной комнате с тремя странными личностями.
Предупреждение: легкая AU

Соседи по комнате Йоджи не нравились от слова совсем.

Нет, они были неплохими ребятами, в чем-то даже милыми, но он, привычный к вольготному одинокому существованию, категорически не вписывался в коллектив и никак не мог определить, кого больше боится: мрачного молчаливого Широнумы Тецуо или шумного и, кажется, не вполне адекватного Окинагу Зенью. Чего стоила хотя бы эта его ящерица.

Мита Макото по сравнению с другими казался чуть более вменяемым, но его любезность Йоджи настораживала. На Зенью Макото то кричал, то шипел похлеще какого-нибудь земноводного; на Тецуо огрызался и чуть ли в драку не лез. А вот с Йоджи, напротив, был очень мил. Это выглядело странно.

Хотя, наверное, Йоджи следовало привыкнуть. Вот Тецуо и Зенья явно привыкли. Первый отвечал на нападки Макото неизменным покерфейсом и никогда не вступал в драку, как бы Макото его ни провоцировал. Второй в ответ на полуистеричные вопли идиотски хихикал, а иногда даже лез обниматься. Видимо, земноводные, чьему шипению Макото подражал в общении с Зеньей, последнему действительно нравились.

Среди всей этой пестрой ватаги Йоджи чувствовал себя не на своем месте. Он бы предпочел, как раньше, учиться на дому, но сестра так хотела, чтобы он поступил именно в эту элитную старшую школу… Йоджи попросту не мог ей отказать.

Школа была закрытой: ученики жили в пристройке рядом с ней. За высокую стену, которая окружала школу, их выпускали только на выходные — бытовало мнение, что, шляясь где попало после занятий, ученики становятся невнимательными и про домашние задания забывают напрочь. Йоджи был вынужден признать, что рациональное зерно в этой идее имелось. Но недостатков тоже хватало. Например, Макото регулярно опустошал школьную столовую — у него были проблемы с неумеренным аппетитом. Если бы он мог выходить за пределы школы, то покупал бы себе еду в магазине, а так от его прожорливости страдали все другие учащиеся. Все, кроме Йоджи, естественно. У него проблемы с аппетитом были строго противоположные.

— Тебя легче убить, чем прокормить, Мако-тян, — иногда, насвистывая, глубокомысленно изрекал Зенья. — Никогда не возьму тебя в жены.

Макото тут же принимался шипеть на него, и все были счастливы.

Зенье, между прочим, было грех жаловаться, как и Тецуо. Притаскивая в их комнату горы добытой с боем еды, Макото щедро с ними делился. Главное было съесть все до того, как он успеет справиться со своей порцией.

Еще одним источником еды были посылки из дома, которые учащиеся иногда получали. Например, Зенье приходили банки с тягучей пастой. Он до сих пор не научился их открывать, так что банки доставались Макото. Самому Макото посылки тоже приходили, но, если в них и было что-то съестное, никто не успевал это «что-то» даже разглядеть. В том числе и сам Макото.

Йоджи еду никогда не присылали — он сам на этом настоял, не желая вовлекать сестру в ненужные траты. Так что она просто звонила едва ли не каждый вечер, проверяя, как он питается. Йоджи отвечал максимально честно. Он бы сам давно забил на нелегкий вопрос еды, но для Эрики — так звали его сестру — это было почему-то важно.

Приходили ли посылки Тецуо, было тайной, покрытой мраком. Но еда у этого необщительного типа водилась всегда, хотя в столовой он никогда не устраивал за нее баталий. Йоджи подозревал, что именно за это, то есть за непереводящуюся еду, Макото так Тецуо и не любил. Кстати, это была одна из возможных причин симпатии Макото к самому Йоджи. Тот ведь почти ничего не ел.

А еще соседи Йоджи по комнате иногда говорили об очень странных вещах. Удивительно, но, стоило кому-то затронуть тему, на которую нормальные парни едва ли стали бы рассуждать, все обиды забывались как по волшебству, Зенья казался почти адекватным, и даже Тецуо иногда ронял весомые фразы. А иногда порол полную чушь.

Этим вечером речь зашла о цветах.

— Все любят цветы, — сказал Макото, — даже твоя Кристи.

Кристи звали ящерицу Зеньи, следовательно, эта реплика изначально именно Зенье и была адресована. Но ответил на нее почему-то Тецуо:

— Есть люди, как цветы. От них исходит сладкий запах.

И посмотрел на Йоджи, который как раз пытался заниматься. В этот день Йоджи не ходил на занятия, ему нездоровилось. Он старался не пропускать уроки, как бы плохо ему ни было, и прогуливал только тогда, когда решительно ничего не соображал от боли.

Под взглядом Тецуо Йоджи, которому только-только удалось сконцентрироваться, едва не выронил учебник. Это был далеко не первый такой взгляд. Тецуо никогда не обращался к Йоджи первым, никогда не обращался к нему вообще, но смотреть — смотрел. Достаточно веская причина, чтобы его бояться; Йоджи совершенно не понимал, на что это Тецуо намекает такими взглядами.

— Хотел бы я посмотреть, — эдак задумчиво сказал Зенья, — на Йоджи с цветком в волосах. Я думаю, ему бы пошло.

Йоджи все-таки уронил книгу.

Непонятные фразы Зеньи, который исключительно Йоджи называл просто по имени, без неизменной приставки «-тян», тревожили ничуть не меньше, чем взгляды Тецуо. Йоджи казалось, что говорят они об одном и том же и друг друга прекрасно понимают, а вот он… он не вписывался. Никоим образом.

— А ну, заткнись! — рявкнул Макото. Обращался он опять-таки к Зенье, предпочитая игнорировать Тецуо.

— Думаю, тебе бы цветок тоже подошел, Мако-тян, — заметил Зенья вполне миролюбиво. — Только не Крис. Она бы его съела.

— Я вообще-то не о том, — едва уловимо краснея, перебил Макото. Йоджи не особенно его слушал. Он смотрел на пол, где лежал выроненный учебник, и думал, как бы его так подобрать, чтобы при этом не привлечь всеобщее внимание. — Я считаю, что цветы любят де-ву-шки! Девушки! Если ты когда-нибудь хочешь, чтобы у тебя была девушка, ты должен разбираться в цветах!

— Зачем девушкам цветы? — протянул Зенья. — Они их тоже едят? Знаешь, Мако-тян, я подумал… тебе бы не подошел цветок. Ты бы тоже его очень быстро съел. Как девушка.

— Девушки не едят цветы! — возмутился Макото. — И я тоже… наверное, — в его голосе звучало явственное сомнение.

— Но ты же говорил, что цветы едят все, — заметил Зенья.

— Я говорил, что их все любят!

Макото и Зенья продолжали спорить о любви и цветах, а на пол перед Йоджи легла чужая тень. Не веря собственным глазам, он наблюдал, как Тецуо поднимает его учебник.

— Твое? — на обложке протянутой книги красовалась надпись «Химия», и в химии, стыдно представить, Йоджи не понимал ничегошеньки.

Он не глядя взял учебник:

— Спасибо.

Тецуо кивнул и вернулся на свое место, а Йоджи впервые за месяц, проведенный в этой школе, подумал: кажется, его соседи по комнате не так уж и плохи. Вполне возможно, он сумеет найти с ними общий язык…

@темы: G – PG-13, фанфикшн, Sweet Pool

---

Слезоразлив.

[Laora]

Название: Слезоразлив
Автор:  Laora
Бета:  Red Fir
Канон: Lamento
Пейринг/Персонажи: Коноэ/Токино
Категория: слэш
Жанр: hurt/comfort, флафф
Размер: драббл, 485 слов
Рейтинг: R
Примечание: AU от канона

— Переселяйся в Рансен, Коноэ, — предложил Токино однажды.

Он предлагал это давно — еще с того, наверное, времени, как они впервые встретились. Или с того, как заночевали в одной кровати, говоря о разной чепухе, глазея на лист, находящий путь, — другого освещения Коноэ не признавал — и болтая ногами. Или с того, как Токино, который был старше Коноэ, накрыл брачный сезон; тогда Коноэ, ничего в этом не смысливший, сначала бегал как подстреленный, боясь, что друг заболел. Потом до него дошло: это тот самый брачный сезон и, по-хорошему, тут следует помочь.

Токино, занявший кровать Коноэ, стонал и извивался под одеялом; сначала он попытался отбиваться и даже хватанул Коноэ когтями.

Потом, вздрогнув, доверился, толкаясь в руку Коноэ и приглушенно всхлипывая. Ощущение было странным; кто-то, полностью зависящий от тебя… получающий удовольствие по твоей воле.

После Токино ударился в слезы. Коноэ не мог понять, в чем дело, и заволновался снова: у него, в конце концов, было не так много опыта, до этого дня он дрочил только себе самому, и без брачного сезона, в который, по слухам, тело становится невероятно чувствительным. Он мог напортачить… Сделать что-то не так. Причинить боль.

— Я всегда плачу, — отмахнулся Токино, вытирая нос тыльной стороной ладони. — Такое ощущение, будто что-то ужасное случилось. Представляешь, как на это кошки реагируют?

Коноэ было очень интересно, как реагируют кошки. Он никогда не имел с ними дела: в Каро остались только коты, такие, как он или Токино. Самки вымерли из-за Шикку.

Но Токино жил в Рансене. Там кошки еще были.

— Из меня отвратительный брачный партнер, — признался Токино. — Я, наверное, никогда не женюсь. Какая кошка согласится терпеть слезоразлив после каждой случки?

Он использовал намеренно грубое слово; он казался очень грустным, и Коноэ, не выдержав, предложил:

— Давай я буду твоим брачным партнером! Мне все равно, плачешь ты или нет. Я считаю, что эти… случки… вообще не имеют значения, но могу тебе помогать. А уживаемся мы хорошо — как самые настоящие партнеры.

Токино посмотрел на него печально.

— Ты просто не знаешь, что такое брачный сезон, Коноэ. Когда ты войдешь в охоту, тебе понадобится хороший партнер. Не такой, как я. И, если ты его встретишь… то будешь жалеть о том, что «помогал» мне. Это покажется тебе стыдным и грязным. Сегодня нам тоже не следовало бы… Брачный сезон пришел на несколько дней раньше, чем я рассчитывал, — с этими словами Токино уткнулся носом в подушку. Он выглядел очень несчастным и тяжело дышал; худые бока приподнимались и опускались, уши поникли.

Именно тогда Коноэ понял: без него этот неловкий кот, который даже за себя постоять не умеет, пропадет как пить дать.

Он сгреб Токино в охапку и сбросил с кровати; они покатились по полу, который, по-хорошему, давно стоило помыть, не то играясь, не то всерьез пытаясь укусить друг друга.

Наконец Коноэ «победил» и, прижав Токино к полу, уселся на него сверху.

— Я — твой брачный партнер, — объявил он, подрагивая хвостом. — Или я недостаточно хорош для тебя?

Здесь у Токино возражений не нашлось.

…Ему пришлось повторить свое «Переселяйся в Рансен» всего трижды, прежде чем Коноэ согласился.

@темы: Lamento, R – NC-21, фанфикшн

---

[Laora]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Борщи и пельмени.

[Laora]

Название: Борщи и пельмени
Автор:  Laora
Бета:  Red Fir
Размер: миди, 7755 слов
Канон: Togainu no Chi
Пейринг/Персонажи: fem!Кейске/fem!Акира, fem!Рин, fem!Мотоми, fem!Шики, fem!Нано
Категория: фемслэш
Жанр: юмор, стеб, пародия
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: В Тошиме очень странное представление о том, как нужно варить борщи.
Примечание/Предупреждения: AU с fem!персонажами; крэк, борщи, ООС, феминизм в радикальных его проявлениях

— Только женщины, да? — уточнила Кейске. Акира бросила на подругу предупреждающий взгляд, но предупреждать Кейске можно было сколько угодно — она все равно не слушала.

— Да, мужчин к участию в Игуре не допускают, — подтвердила Рин. Тощая и плоская, она сама была похожа на мальчишку. — А если они сюда и попадают, то надолго обычно не задерживаются. У нас царит дружеская атмосфера, присущая каждому женскому гадючнику. Мужикам тут не выжить.

И Рин глубокомысленно кивнула.

— Так чем вы тут занимаетесь? — продолжила расспросы Кейске. — Акира мне объясняла-объясняла, но что-то я так ничего и не поняла…

— Ну как чем — борщи варим, — сказала Рин, глазом не моргнув. — А потом устраиваем соревнования по типу, чей борщ наваристее. Победительница имеет право вырезать всех проигравших. Но, вот беда, судьи у нас нет. Только Арбитро. А эта дама сама сроду не готовила, и вообще, ее интересует исключительно ее болонка. Так что качество борщей мы определяем очень просто: кто остальных побил, тот и победил. Победила. Только бить по правилам надо, не то карательницы вмешаются.

— Как увлекательно, — пробормотала Кейске. Она готовить не умела и регулярно травила Акиру притащенными с работы чипсами. Чем Кейске занималась на работе, оставалось тайной за семью печатями. Подруга Акиры была сильной и физически развитой, потому и устроилась на фабрику, но за работой Акира ее ни разу не видела. Кейске только и делала, что скакала вокруг тех, кто работал, несла какую-то чушь, смеялась, пила чай, жрала свои чипсы и всячески демонстрировала бурную деятельность. Тем не менее, ей всегда все прощалось. Возможно, потому, что люди, вокруг которых она имела обыкновение скакать, работали с неожиданной продуктивностью. — А кто потом эти борщи ест?

— Выливаем, — Рин махнула рукой, увидела в этой руке нож, посмотрела на него с некоторым удивлением и спросила: — Слушай, тебе оружие не нужно, случайно? А тебе, Акира?

— Это почему ж вы борщи выливаете? — задалась вопросом Кейске. Нож она взяла, при этом как-то ненавязчиво просочившись в небольшой отрезок свободного пространства, который отделял Рин от Акиры.

— А кто их ест? — пожала плечами Рин. Попыталась оттеснить Кейске, но не преуспела. Та была ее едва ли не на две головы выше. — Чай, не национальная кухня. Ходют тут всякие, потом борщи варить начинают…

— На кого ты намекаешь? — Кейске, кажется, обиделась. Хотя борщей она в жизни не варила.

— Не на тебя, не боись, — Рин окинула Кейске пристальным взглядом, оценила рост, размах плеч и вздохнула: — Хотя тебе-то чего бояться, ты вон какая здоровая. Вы с Акирой давно знакомы?

— Зачем варить борщи, если вы их все равно не едите? — Кейске чуть сместилась влево, пресекая очередную попытку Рин добраться до Акиры. — Столько продуктов пропадает, и труд насмарку идет… Ой, что-то мне есть захотелось, — Кейске виновато посмотрела на Акиру.

Всякий раз, когда ее драгоценная подруга не успевала разжиться чипсами и не заскакивала к одному из знакомых, она приходила к Акире. Садилась под дверью, начинала ныть и жаловаться, жаловаться и ныть… И требовать есть. В чем-то она удивительно напоминала приблудного пса. В конце концов, Акира всегда с тяжким вздохом открывала дверь и делилась с Кейске последним черствым солидом. Сама Акира вопросу еды вообще не уделяла никакого внимания, тем не менее, по крайней мере один солид у нее в запасе был всегда. Врожденная предусмотрительность сказывалась. Впрочем, больше, чем на один солид, этой предусмотрительности никогда не хватало. Акира была типичной представительницей своего поколения: могу — делаю. А что будет завтра, завтра и посмотрим. Не до того тут, чтобы планировать дальнейшую жизнь. Хоть бы этот день пережить.

По вечерам они с Кейске бессмысленно смеялись, сидя на разных концах узкой кровати Акиры; вернее, смеялась Кейске. Акира осторожно грызла отвратные чипсы или не менее отвратные солиды. Кейске никак не желала сидеть спокойно, болтала о чем-то, задевала ступнями скрещенные ноги Акиры и ерзала, ерзала. А еще улыбалась. Акира плохо помнила, как выглядит серьезная Кейске. Может, потому, что вся серьезность в их непостижимом дуэте именно Акире и досталась.

Иногда Кейске не приходила к Акире вечером. Иногда она исчезала на день или на два, или на целую неделю, а потом возвращалась, все такая же улыбчивая, неуклюжая напоказ, в своей неизменной спецовке, скрадывающей фигуру.

После таких исчезновений у Кейске откуда-то появлялась еда. И деньги появлялись тоже. Она прятала свои сокровища в квартирке Акиры: так пес зарывает вкусную косточку, чтобы вернуться за ней позже.

— Ты — мой банк, — говорила она, прикрывая глаза во время улыбки — не заглянуть, не понять. — Лучший из сторожей. Серебристо-серая…

— Не обзывайся, — буркала Акира и на этом обычно замолкала. Собачья кличка, доставшаяся ей в качестве имени, Акиру никогда не радовала. Да и на собаку Акира была мало похожа. Скорее уж на волка-одиночку: друзей у нее не водилось, даже в Bl@ster.

А потом опять наступал вечер, и они с Кейске хрустели чипсами или деликатесами, которые та где-то умудрялась раздобыть.

Иногда Акира думала: может, именно эти бессмысленные посиделки с довольной непонятно чем Кейске и придают ее жизни смысл?

Ведь, кроме этих посиделок, Акире ничего потом не вспоминалось. Bl@ster не имел для нее особенного значения. Это был способ выжить. За победы в поединках Акира получала деньги; драки приносили кратковременное чувство удовлетворения. Потом приходило отупение. После очередной победы Акира могла сутками валяться на кровати, пока не наступало время очередного матча. Смысла во всем этом не было ни на грош. Впрочем, у кого из переживших Третью мировую был свой смысл? Разве что у мужчин. Их не готовили к войне. Из них не воспитывали убийц; их не распределяли с рождения по детским домам и не отдавали потом на воспитание государственным «семьям».

Из своей «семьи» Акира ушла несколько лет назад. На то была вполне объективная причина — нож вошел в бок отчима глубже, чем она планировала. Хотя тогда ей было не до того, чтобы планировать. Становиться жертвой насилия Акира не собиралась, не собиралась и откусывать себе язык, как поступали женщины-солдаты, если попадали в плен к неприятелю. Она была не на войне. Она жила сегодняшним днем и не задумывалась о последствиях своих поступков.

Возможно, ее даже искали. Но искать Акиру среди множества таких же беглых девчонок, участниц Bl@ster и разных других группировок, было гиблым делом. Имя, которое она всегда считала унизительной кличкой, тоже сыграло Акире на руку. Так называли многих девочек в приюте, а по внешности Акира особенно не выделялась.

Она смогла выжить в одиночестве и даже жила в неимоверно шикарных, по меркам неудавшихся солдат, условиях: в отдельной квартире. На квартиру уходила большая часть выигрышей Акиры в Bl@ster. Прославившаяся как LOST, известная победительница (у которой, между прочим, поражений в общей сложности было куда больше, чем побед), Акира едва сводила концы с концами. Место, где жить; полуфабрикаты, которые можно есть; и желанное одиночество.

Больше у Акиры ничего не было; она разорвала все связи с прошлым.

Кроме одной.

Кейске больше повезло с родителями, чем Акире. Нелепая, всеми отверженная, постоянный изгой; повзрослев, Кейске совершенно изменилась. У нее появились друзья. Много друзей. Ей было ни к чему провожать Акиру до дома, или спрашивать, откуда у Акиры синяк под глазом, или раз за разом приставать со своими пластырями — их Акира позволяла налепить на себя далеко не с первого раза. Кейске могла с чистой совестью забыть о светловолосой девчонке, которая защищала ее в приюте и раз за разом повторяла: «Не дружи со мной. Не ходи за мной. Отстань».

Акира думала, что Кейске ей не нужна, но не могла за нее не заступаться.

Акира терпеть не могла, когда Кейске пыталась о ней заботиться, но без этого наверняка что-то потеряла бы.

Поэтому она обрадовалась, когда Кейске нашла ее после того случая с отчимом. Кейске должна была сидеть дома, а не исчезать на неделю (именно столько времени ей понадобилось, чтобы разыскать Акиру на улицах). Приемные родители Кейске были неплохими людьми, да и она вроде нормально к ним относилась. Тем не менее, она заставила их переживать и подвергла себя огромной опасности. Новичкам на улицах никогда не были рады, Акире пришлось отстаивать свое право находиться среди них, при этом используя далеко не самые гуманные методы. Но она привыкла драться с детства, то защищая Кейске, то неприкосновенность своего личного пространства.

Кейске драться не умела вообще. Акира не представляла, как при этом Кейске удалось не только уцелеть на улицах, но и найти свою подругу. Акира думала, что хорошо замела следы.

— Я нашла тебя по запаху, — сказала Кейске, когда они встретились снова. Акира сорвалась на нее и едва не избила, и только тогда неожиданно поняла: физически Кейске ее сильнее. Нет, драться она не умела, зато прекрасно сдерживала чужой напор. Акира поняла, что не может высвободиться из ее захвата так, чтобы не покалечить, и сдалась.

С того времени Кейске исправно за ней таскалась, всегда приходя незваной, каждый раз пробиваясь сквозь стену первоначального неприятия. Акира частенько удивлялась, как Кейске еще не надоело, и с определенной долей снисхождения терпела ее выходки. С присутствием Кейске оставалось только смириться…

Вот и в Тошиму она вслед за Акирой увязалась. А ведь говорили ей. Предупреждали. Акира бы и сама справилась… Всего-то нужно было, что найти какую-то Иль Ре и победить ее. Делов-то. А потом можно было вернуться к прежней спокойной жизни. Акира была неприхотлива. Ей требовалось только место, где можно жить, солиды, которые можно есть, и поединки Bl@ster, от которых мутнеет в голове, после которых иногда трудно говорить — болят разбитые губы… Впрочем, в том, чтобы много говорить, Акира тоже не нуждалась. Для этой цели у нее была Кейске.

— Так я могу вас к Мотоми проводить, — Рин охотно улыбнулась. — В мирную зону. Там и едой разжиться можно, если у вас жетоны есть, конечно.

— У нас есть еда, — Акира почувствовала, что самое время вмешаться в этот бредовый разговор. — Не слушай ее, Кейске. Не варят они никаких борщей.

— А вот и варим, — обиделась Рин, подпрыгивая, чтобы увидеть Акиру поверх плеча Кейске. — Не одними же солидами питаться. Хотя в мирной зоне ты борщей, конечно, не увидишь. Их только в бою готовят.

— Даже так, — Кейске и Акира понимающе переглянулись.

Потом Акира сказала:

— Ну, раз борщей в мирной зоне нет, можно и сходить.

— Мне еще жетон нужен, — напомнила Кейске. — Иначе я не смогу принять участие в Игуре.

Акира стиснула зубы. Она к участию Кейске в Игуре относилась резко отрицательно. Домашней девочке в Тошиме, среди таких, как взвинченная Рин с этими ее борщами, определенно было не место.

Впрочем, один случай из прошлого заставлял Акиру сомневаться в том, что ее подруга такая уж «домашняя», но вспоминать об этом сейчас не хотелось.

— Это вам к Арбитро, — подсказала Рин. — Но сначала к Мотоми. Идите за мной!

И попрыгала вперед, ловко лавируя между каменными обломками.

— Зря мы с ней связались, — Кейске неожиданно взяла Акиру за локоть. Та перевела на подругу недоуменный взгляд. Кейске на нее не смотрела, уставившись куда-то перед собой. Сейчас она была похожа совсем на другого человека. Куда-то исчезла веселая балагурка, несерьезная и неумелая; в спокойном взгляде Кейске сверкнул металл.

— Тебе-то откуда знать? — Акира освободила руку.

Кейске на нее даже не посмотрела:

— Эта девочка не из приюта. Она проходила особую подготовку. Видела, как она двигалась, когда тех троих избивала? Наверняка дочка какого-нибудь влиятельного мужчины. Они-то своих детей никуда не отдавали, даже девочек. А нас с тобой она не тронула только потому, что ты ей понравилась.

— … — Акира понятия не имела, что на это ответить.

— Понравилась, я всегда такое чувствую, — Кейске перевела взгляд на Акиру, и было в этом взгляде что-то безнадежное. — Всегда чувствую, когда Акира кому-то нравится. Она — убийца. Будь осторожнее.

С этими словами Кейске двинулась вперед. Акира подумала, что у нее изменилась осанка.

***

— Так что там с борщами? — непосредственно поинтересовалась Кейске, уплетая солид со вкусом карри.

Мотоми, статная женщина в возрасте, поправила шикарные волосы цвета молочного шоколада — тем самым жестом, каким это обычно делают актрисы в дешевом порно, — и пожала плечами.

— Понятия не имею. Что это вообще такое, борщ?

— Вот как относятся к семейному счастью бывшие фотомодели, — поддела ее сидевшая тут же Рин. — Даже борщ супругу не сготовят.

— Но-но, — Мотоми лениво погрозила ей пальцем и достала из нагрудного кармана пачку сигарет. — Сначала объясни мне, что такое борщ…

— Это блюдо, — сказала Кейске. — Не наше, правда. А вы не знали?

— Я не знаю, что имеет в виду эта мелкая паршивка, — благожелательно сказала Мотоми и указала на Рин взглядом.

— Эй! — Рин вскочила из-за стола и хлопнула по нему руками. Стол пошатнулся, разговоры вокруг притихли. Посетители мирной зоны сосредоточенно воззрились на Рин. Та сделала вид, что смутилась, и села.

— Честно говоря, я никогда не была фотомоделью, — Мотоми щелкнула зажигалкой. — Я всего-навсего скромная осведомительница. И понятия не имею, что творится в головах молоденьких девочек. Эта Игура… Зачем вам все это, родные мои? Возвращались бы домой, варили бы свои борщи и дальше…

— Участвовали бы в Bl@ster, — подсказала Рин. — Ты ведь состояла в Bl@ster, да, Акира?

— …

— Я тоже, — ответ Рин, похоже, не требовался. — У нас была своя команда.

На этих словах она замолчала, внезапно посмурнев.

— Почему же ты тогда тут? — спросила Кейске.

— А это не твое дело, — огрызнулась Рин.

— Она всегда так реагирует, когда ее об этом спрашиваешь, — безмятежно сказала Мотоми и затянулась. — Все знают, почему ты здесь, деточка.

— И почему же? — Рин посмотрела на Мотоми с неподдельным интересом.

— Из-за борщей, — невозмутимо отозвалась Мотоми. — Хотя их у нас в Тошиме днем с огнем не найти.

— Как же, как же, — возразила Рин, — как же — не найти? У нас есть борщи! У нас даже Королева Борщей есть. Та, которая любит черный цвет. Когда-нибудь я возьму над ней верх, — глаза Рин сверкнули, — и сама стану Королевой Борщей.

— Постыдилась бы, с таким-то погонялом ходить, — Мотоми покачала головой и выпустила длинный клуб дыма. Девицы у дальнего столика проводили его завороженными взглядами.

— Королева Бо… Это вы об Иль Ре, что ли? — Кейске чуть не поперхнулась. Люди вокруг притихли во второй раз — кажется, Кейске говорила чуть громче, чем требуется.

— Никогда ее так не называй! — Рин сказала это трагическим шепотом. — Иначе все подумают, что ты знаешь, кто это! Подстерегут в уголке и начнут пытать.

— А я что, — смутилась Кейске, — я ничего… Просто Акире надо эту Борщовую Принцессу победить.

— Королеву! — шикнула Рин.

— Я вот подумала, — Кейске сосредоточенно почесала в затылке, — я, конечно, плохо в школе училась и все такое… Но разве официальное погоняло вашей Борщовой Тетки не как «Король» переводится? А совсем не Королева.

— Она шифруется, — доверительно сообщила Рин. — И она не тетка, она — Королева!

— Мужик, что ли? — не поняла Кейске. — Если не тетка… Слушай, ты ж говорила, что мужиков в Игуру не пускают.

— Какая ты непонятливая! — столу опять досталось ни за что ни про что. — Конечно, она тетка! То есть… женщина!

— А сколько ей лет? — спросила Кейске.

— Что, познакомиться хочешь? — Рин подозрительно прищурилась.

— Что-то мне подсказывает: борщи на самом деле она варит плохо, — ответила Кейске. — Королевы этим не занимаются. А если она ни борщей, ни еще чего готовить не умеет, то зачем мне с ней знакомиться? Меня и так уже Акира подкармливает.

— Перекармливает, я бы сказала, — неодобрительно отметила Рин. — Ты куда выше и шире ее. Объедаешь ее, что ли… Королева Борщей еще выше, чем ты. И вся в черном. Стильная такая. Увидишь — не ошибешься. Все, подсказок больше давать не буду. Все равно, во-первых, она моя, а, во-вторых, сразиться с ней можно, только если соберешь из жетонов роял флэш. Или фулл хаус.

— Стильная? Небось юбку носит, на это в Тошиме только суперстильная дива способна, — задумчиво сказала Мотоми.

— Не подсказывай, осведомительница! — взъерепенилась Рин. — Королева Борщей только моя! Не говори, что ты на нее тоже глаз положила.

— Что ты, — Мотоми томно улыбнулась, — я выше этого. Я уже была замужем. И у меня даже была дочь.

Тут Мотоми заметно погрустнела, бросила скорбный взгляд на Акиру и чуть не выронила сигарету, когда Рин задала очередной вопрос:

— А борщи?! Борщи ты варила?!

— Да что вам всем так не дают покоя эти борщи, — Мотоми стряхнула пепел на пол. Грязнее пол от этого не стал. — Эх, молодежь… Всем известно, что высший пилотаж — это не борщи, а пельмени.

— Неинтересно, — возразила Акира. Кейске и Рин посмотрели на нее с одинаковым удивлением. Похоже, они уже забыли, что она умеет разговаривать. Мотоми же удовлетворенно прищурилась. — Пельмени можно готовые купить.

— А можно и самой сделать, — подмигнула Мотоми. — Хочешь, научу? У меня богатый опыт.

— Не слушай ее, я ни разу не видела, чтобы она ела пельмени! — вскинулась Рин. Подумав, добавила: — Да и вообще хоть что-то… Если честно.

— Как грубо, — Мотоми затушила окурок о стену. — Я на диете. Женщинам в моем возрасте…

— Если я когда-нибудь узнаю, где ты живешь, то все обыщу, но выведаю, как ты умудряешься так потрясно выглядеть! — пообещала Рин. — В твоем-то возрасте.

— Кстати, насчет того, где я живу, — Мотоми потянулась, предоставляя всем желающим возможность оценить ее выдающиеся прелести, чуть из декольте не выпрыгнувшие. — Уже вечер. Пойду-ка я домой, пожалуй. Приютить кого-нибудь из вас, девочки? — Мотоми игриво подмигнула Акире. — Тебя, светленькая, я переночую с радостью…

— Правильно говорить — «пущу переночевать», — угрюмо поправила Кейске, но больше ничего не сказала.

— Да, конечно, — согласилась Мотоми. — И научу… пельмени готовить.

— А можете здесь остаться, — Рин пнула Мотоми под столом. Та едва успела изящно отклониться, чуть по полу волосами не мазнув. — В мирной зоне многие ночуют. Если останетесь, я с вами побуду. Покараулю. Зона-то мирная, но…

— У мелкой паршивки паранойя, — благодушно подсказала Мотоми. — Она обычно на крышах самых высоких домов ночует — там на нее точно не нападут. Потому что охотников топать по ступенькам на такую высоту еще поискать нужно.

— Ты! — Рин вспыхнула.

— Спасибо, — сказала Акира. Рин и Мотоми забыли о внутренних разборках, переключив на нее внимание. — Спасибо, но мы с Кейске найдем, где переночевать.

С этими словами она взяла подругу под руку. Кейске открыла рот, потом закрыла.

— А, так вот какого рода вы подруги, — Мотоми улыбнулась понимающе и немного насмешливо. — Ну, если передумаешь, девочка, мои пельмени всегда к твоим услугам.

— Я не умею готовить.

— Ты, великовозрастная… — Рин кипела и только что не булькала. — Это что еще за намеки?!

Под вопли Рин Кейске и Акира покинули мирную зону.

— У них идиллия прямо, — пробормотала Кейске. — У Рин и Мотоми. Они вроде сотрудничают. Видела у Рин фотоаппарат? Интересно, как они нас еще не уговорили на память сфоткаться… Только разговоры о борщах и спасли.

Акира неопределенно кивнула.

Они направились в ту самую заброшенную кофейную лавку, где Кейске нашла Акиру в Тошиме и чуть не была зарезана на месте. После попадания в Тошиму Акира стала чудовищно подозрительной. Хотя она и вне Тошимы не спешила кому-либо доверять, предпочитая жить, отгородившись от окружающего мира стеной.

Кейске не отгораживалась от мира. Кейске мир принимала, и, когда Акира однажды по случайности зашла в ванную, пока Кейске была под душем, она увидела…

— Что это они там делают? — пробормотала Кейске. Акира вздрогнула, проследила направление взгляда Кейске и увидела двух теток, вполне бодро скачущих по крышам. Дома в этой части Тошимы были не особенно высоки и плотно примыкали друг к другу, так что в самих прыжках ничего удивительного не было. Удивительное заключалось в том, что удиравшая тетка бежала налегке, придерживая то длинный развевающийся шарф, то пышную кремовую юбку, чтобы те не развевались больше положенного. Ее же преследовательница, вся в черном, сверкала голыми коленками и сжимала в одной руке катану, а в другой — ручку объемного чемодана. Видимо, в чемодане было нечто чрезвычайно ценное, раз тетка в мини-юбке и с катаной отказывалась его оставить.

— Мини-юбка, — тупо сказала Кейске, озвучив часть мыслей Акиры по этому поводу. — Слушай… А это не Королева Борщей?

Дама в кремовой юбке перепорхнула на соседнюю крышу, преодолев на сей раз не такое уж маленькое расстояние. Тетка с чемоданом нечленораздельно зарычала — даже Кейске и Акира услышали. Видно, прыгать так далеко с грузом она не могла.

— И она вся в черном, — продолжила Кейске задумчиво. — По-моему, похожа. Нападем на нее?

Будто это ей предстояло нападать. Акира вытащила нож из ножен за спиной.

Нож у Акиры, кстати, был особенный. Она плохо помнила, когда и от кого его получила — он появился у нее в приюте. С тех пор они были неразлучны. Акира не расставалась с оружием, куда бы ни заносила ее судьба.

Тетка с чемоданом остановилась на краю крыши, очевидно, в задумчивости, как теперь отсюда спускаться. Пожарной лестницы поблизости не наблюдалось.

— Э… Вы прыгайте, мы поймаем, — предложила Кейске. Акира посмотрела на нее уничижительно. Не подай ее бестолковая подруга голос, возможно, зловещая чемоданная незнакомка не обратила бы на них внимания.

Но сожалеть об опрометчивом поступке было поздно. Взгляд мрачной тетки, удивительно смахивающей на ворону, скользнул по Кейске и уткнулся в Акиру. Ощущение было не из лучших. Акира крепче сжала нож.

— Еще одна мразь, — величаво сказала незнакомка и вправду спрыгнула. Акире немедля представилось красное пятно на асфальте. Да, здания в этой части Тошимы были невысокими, но три этажа — многовато, чтобы прыгать.

Тетку в черном такие мелочи, похоже, не заботили. Возможно, в прошлом она и впрямь была вороной, а может, ее плащ, тут же принявшийся зловеще развеваться, обладал какими-то особыми аэродинамическими свойствами, но приземлилась незнакомка с чемоданом без особого труда. И немедля отставила свой чемодан в сторону, поудобнее перехватывая катану.

— Ты не под лайном, — сказала, будто в раздумьях глядя на Акиру. — Это все равно ничего не меняет.

В следующий миг она бросилась в атаку.

«Быстро», — подумала Акира.

— Кейске, в сторону!

Кейске и вправду посторонилась. Кажется, она еще что-то хотела сказать, но Акира сочла, что подруга и без того сказала больше, чем следовало.

Все-таки нож был не самым подходящим оружием против катаны. Тем более что незнакомка, при ближайшем рассмотрении костистая, худющая и страшная, как смерть с косой, и наверняка годами не высыпающаяся — такие мешки под глазами далеко не сразу появляются, а глаза после пары бессонных ночей до такой степени не покраснеют, — катаной явно умела пользоваться. И пользовалась в течение тех самых бессонных лет, безостановочно.

Первый удар Акире удалось отразить. И даже второй. На третьем страшная тетка улыбнулась совершенно сумасшедшей улыбкой и пустила в ход ноги.

Пинок вышел на славу. Акира вписалась в соседнюю стенку. Стенка от этого особенно не пострадала, а вот воздух из груди вышибло. Чувствуя, что сползает, Акира поняла, что не успеет подняться.

Мрачная тетка в один присест оказалась рядом. Тут бы ей Акиру и добить, но, кажется, это показалось незнакомке слишком скучным. Схватив Акиру за горло, тетка в черном вздернула ее на ноги. Акира, так и не успевшая вдохнуть, захрипела. Улыбка тетки стала еще страшнее.

— Ты любишь боль?

— Отпусти Акиру.

Брови тетки поехали вверх. Это было занимательное зрелище, если бы еще можно было вдохнуть.

Кажется, они обе совершенно забыли о Кейске.

Раздосадованно вздохнув, тетка разжала пальцы. Акира схватилась за горло, хрипя и надрывно кашляя. Каждый вдох, пусть даже такой желанный, причинял невыносимую боль. Пронеслась и исчезла мысль, а не сдавила ли тетка ей трахею слишком сильно. Нет, не слишком; хватка была ровно настолько сильна, чтобы не убить.

Тетка отвернулась от Акиры и уставилась на Кейске. А Кейске… Кейске держала в руках чемодан.

— Мразь, — прокомментировала незнакомка. Похоже, ее словарный запас был весьма ограничен.

— Уходи, — сказала Кейске. — Иначе я переверну чемодан, и все эти ампулы разобьются. Что в них, кстати?

Тетка в черном ничего не сказала, но ее хватка на рукоятке катаны неуловимо изменилась.

— Кейске… — говорить было трудно. Кричать — тем более. — Кейске, беги!

— Не дергайся, — негромко сказала тетка с катаной. Видимо, эти слова относились к Акире.

— Ты и есть Королева Борщей? — спросила Кейске.

Пальцы незнакомки чуть не разжались. Кажется, таких глупых вопросов она еще не слыхала.

— Чего?

— Иль Ре, — подсказала Кейске. — Почему ты носишь мужское прозвище? Королева Борщей тебе бы куда больше подошло. И еще почему для схватки с тобой надо кучу жетонов собрать, если ты просто так по улицам бродишь?

— Я не готовлю борщи, — снизошла до ответа незнакомка. — Я добываю ингредиенты.

С этими словами она бросилась в атаку. Акира потянулась за ножом, рассчитывая его подобрать, но тут раздался приближающийся звон и лязг. Тетка в черном отвлеклась на эти звуки, Кейске вывернулась из-под ее удара, выронила чемодан и бросилась к Акире.

— Идиотка, — сказала Акира, пытаясь оттолкнуть подругу. — Уходи давай.

— Только с Акирой! — отрезала Кейске.

Звон и лязг приблизились настолько, что можно было рассмотреть их источник. Вернее, источники.

Две здоровенные девицы, одна в полувоенном, другая в ярком до неприличия прикиде, явно были знакомы с чемоданоносной теткой. Во всяком случае, увидев ее, они благожелательно оскалились и торжествующе воздели те самые лязгающие штуковины. В случае девицы в ярком такими штуковинами оказались багнаки. Наверное, она пыталась покалечить ими стены, отсюда и шум-гам.

В случае девицы в полувоенном звенела металлическая труба, обвешанная жетонами.

А еще некоторый звон производил ошейник на странном существе, следовавшем за ними. Существо было одето очень гламурно и до странного смахивало на болонку. Акире пришлось моргнуть, чтобы понять: никакая это не болонка, а девочка.

— Шикити, — тем временем развязно протянула девица в ярком. — Тебя-то мы и ищем, ха-ха-ха! Думаем, где наша Шикити с чемоданом… А она чемодан потеряла, и ампулы все разбились! Арбитро будет недовольна. Ай-яй-яй, Шикити, ай-яй-яй!

— Бешеные псины, — сказала тетка в черном и в который раз атаковала. Похоже, о Кейске с Акирой она успела забыть.

Грех было этим не воспользоваться.

— Бежим, — шепнула Акира.

Кейске повиновалась без раздумий.

***

— Как думаешь, что было в ампулах? — спросила Кейске. Она устроилась на полу бывшей кофейной лавки, расположившись неподалеку от Акиры. — Те самые ингредиенты для борща? И почему Борщовая Королева их кому-то несла? Значит, не она всю эту кашу, то есть борщ, заварила?

— Арбитро, — отозвалась Акира. — Борщ варит Арбитро.

— Да, ее еще Рин упоминала, — согласилась Кейске. — Что они тут все друг друга бьют, а Арбитро судит… И что мне нужно к ней сходить, если я хочу принять участие в Игуре. Хотя для того, чтобы победить Борщовую Королеву, необязательно быть участником Игуры. Думаю, Игура — своего рода тренинг. Жетоны ведь надо отбирать у других участников во время поединков. Всех победил — натренировался. Натренировалась то есть. Значит, у тебя есть шанс продержаться против Борщовой Королевы дольше двух секунд.

— Она, — слова давались с трудом, горло как огнем жгло, — очень сильная.

— Ну так конечно, — согласилась Кейске. — Она старше нас. Небось и на войне была. А как вернулась, нашла новый способ законно убивать. В Тошиме ведь это разрешено. Потому сюда столько маньяков и стеклось. Эти, с трубой и багнаками… Они тоже старше. Рин что-то говорила о карательницах…

— Давай спать, — предложила Акира. Ее не особенно заботило собственное поражение. Она проигрывала и раньше; выжить — вот главная задача. Пока ты жива, всегда сможешь победить.

— Да, конечно, — растерянно согласилась Кейске. — Акира…

— Что?

— Тебе очень больно?

— …Заткнись и спи.

Кейске совету последовала и вправду в скором времени задрыхла. Акира могла ей только позавидовать. У нее самой уснуть никак не получалось. Подумалось почему-то, что Кейске очень хорошо держалась для домашней девочки… Она вступит в Игуру. Начнет убивать. И тогда она поймет, что это не игрушки. Она перестанет улыбаться и больше не будет похожа на беспомощного щенка. Она не будет нести всякую чушь. Она…

…Как-то раз Акира зашла в ванную, когда Кейске принимала душ. Кейске ее не заметила. Она что-то напевала себе под нос; шумела вода, а Акира всегда перемещалась практически беззвучно.

Кейске стояла к ней спиной. Акира не собиралась глазеть на подругу. Вообще-то, она зашла в ванную, чтобы взять антисептик из аптечки, находившейся в шкафчике с зеркальной дверцей. Доставать антисептик при Кейске и пытаться обрабатывать раны при ней было чревато. Кейске могла начать нудить или даже кричать, чтобы Акира больше никогда не шастала в свой дурацкий Bl@ster. Она и раньше пыталась заводить об этом речь. Все их с Акирой разговоры были преимущественно монологами. Говорила Кейске; но Акира зачастую прислушивалась к ее словам. А в мелочах так вообще никогда не спорила. Для Акиры многое не имело особого значения.

Вопрос с уходом из Bl@ster был исключением. Акира не представляла, чем еще может заняться. Кейске звала ее на фабрику, обещала договориться о свободном месте. Она это умела — договариваться. А вот Акира — нет. Она сомневалась, что сумеет поладить с людьми. С людьми она только дралась хорошо, и в Bl@ster эта способность была востребована. Акира не представляла, что станет делать на фабрике.

Истина, однако, заключалась даже не в этом.

Акиру не прельщала спокойная работа, такая, как у Кейске. И в Bl@ster она участвовала не ради денег. Ей нравилось драться. Это был экстаз, восторг, темная страсть, жар, охватывающий тело, сумасшедший азарт. Неважно, били ее или била она.

После очередной победы наступала апатия. Ей было не с кем сражаться. Она была не нужна. Только и оставалось, что лежать на кровати, бессмысленно глядя в потолок.

Именно поэтому Акира не могла уйти из Bl@ster. Именно потому позже она согласилась отправиться в Тошиму вместо того, чтобы сесть в тюрьму (которая в современных условиях, когда каждую заключенную содержали в отдельной камере, дабы женщины не сговорились и не устроили массовый побег, мало чем отличалась от многоквартирного дома. Да и кормежка там неплохая была, по слухам). В тюрьме пришлось бы поставить крест на драках.

И на встречах с Кейске.

Но это случилось после. А тогда, думая, что не может отказаться от своего образа жизни, Акира отказывала Кейске раз за разом. Та предлагала бросить Bl@ster все чаще и чаще. Говорила, что сама сможет содержать Акиру, пока та не найдет работу более подходящую, чем на фабрике. Акира только головой качала. Она не могла сидеть на шее у Кейске. Хотя денег у Кейске, надо сказать, хватало. Она приносила их после каждого своего исчезновения, и приносила немало, а вот тратить избегала. Прятала у Акиры.

Акира никогда не спрашивала, куда уходит подруга и откуда у нее потом берутся деньги и еда.

Стоя в ванной и глядя на обнаженную спину Кейске, Акира сильно жалела, что не спрашивала.

Шрамы.

От ожогов, от порезов, от ударов; старые и свежие, едва поджившие; понемногу выцветавшие синяки. Ничего смертельного, ничего серьезного. С такой спиной можно спокойно ходить, и сидеть, и даже лежать. На боку. И никак себя не выдавать; Кейске даже не вздрагивала, когда струи воды попадали на ее раны.

По сравнению с тем, что творилось у Кейске со спиной, большинство повреждений Акиры ничего не значили.

Акира не хотела знать, есть ли похожие шрамы у Кейске на груди, а потому вышла из ванной. Кейске ее не заметила, и к лучшему. Акира не собиралась ее расспрашивать или винить, или чего-то требовать. Она поклялась, что в день, когда увидит похожий след на лице Кейске, или на руках, или на другой части тела, не скрытой спецовкой на размер больше, чем следует; или увидит, как Кейске морщится от боли — в этот день она сделает все, чтобы Кейске больше никуда не исчезла.

А до тех пор — не ее дело. Каждый сам выбирает, как жить.

…Акира осторожно встала с пола. Кейске спала как убитая. Длинная челка падала ей на лицо и чуть подрагивала от размеренного дыхания.

Акира точно знала: если Кейске останется в Тошиме — ее убьют. Нужно было любыми силами заставить подругу уйти. Накричать на нее, оскорбить, разрушить их странную дружбу, если понадобится, но прогнать. Здесь, в Тошиме, царят совсем другие порядки. Здесь нет богатых мужчин с извращенными вкусами — или кто еще оставлял на теле Кейске все эти шрамы. Здесь — женское царство. И, если здесь правда варят борщи, то едва ли из заграничной свеклы. Скорей уж из крови.

Кейске здесь не выжить. Она — домашняя девочка, по доброй воле лезущая в самую грязь. Наверное, и с Акирой водится по той же причине. Чует еще одну девушку-без-смысла.

Когда-то, в раннем детстве, Акира считала, что существуют недопустимые вещи. То, что невозможно принять, то, чего никак нельзя делать. То, что «плохо».

Жизнь ее в этом переубедила.

Не существует никого, кто делал бы только хорошее. Сама Акира в этом смысле далеко не была идеалом, как и большинство ее ровесниц.

Они воспитывались для войны, которая закончилась раньше времени. И им стало некуда себя деть. Они ничего не умели. Даже Кейске не смогла адаптироваться до конца, даже у нее была своя темная сторона, у нее, всегда улыбчивой и неуклюжей.

У Акиры — и подавно.

Акире нравились поединки. Нравилось побеждать.

Но еще сильнее ей нравилось, когда ее побеждали. Сегодня, когда незнакомка в черном взяла ее за горло…

Акира подумала, что эта женщина похожа на нее. Акира не успела попасть на войну, поэтому не знала, для чего живет.

Тетка в черном попала на войну; поэтому не знала, для чего ей теперь жить.

«Она старше нас. Небось и на войне была. А как вернулась, нашла новый способ законно убивать».

Кейске была права. Тетка в черном убивала, потому что иначе для нее не было смысла. Ей нравилось побеждать, но победа не поселяла в ней апатию.

Отправляла на поиски новой победы.

За этими размышлениями Акира даже не заметила, что успела выйти из кофейной лавки и пройти не такое уж маленькое расстояние.

Неподалеку послышались крики боли. Там явно шла драка.

Акира не собиралась вмешиваться. Она, наоборот, планировала обойти опасное место стороной, но слух ее подвел. Желая вернуться назад кратчайшим путем, Акира не туда свернула и вышла на площадь.

Дрались именно здесь. Впрочем, к появлению Акиры драка была уже окончена. Тетка в черном — а это была именно она — эффектно стряхнула труп с катаны.

— Вот такие вот борщи, — пробормотала Акира, изучая ближайших мертвецов. Выглядели они как-то странно: выступившие жилы на лицах, оскаленные рты. Конечно, мертвецы редко кажутся симпатичными, но эти… — Зомби, что ли?

В следующую секунду Акира почувствовала запах крови, сырых внутренностей и дерьма. Ее затошнило.

Тетка в черном обернулась. На костистом лице алели живописные брызги — свет полной луны вкупе со светом единственного работающего фонаря предоставляли великолепный обзор.

Акиру затошнило сильнее.

— А, вот и ты, — тетка кивнула ей, как старой знакомой. — Хочешь быть убитой?

У Акиры мелькнула сумасшедшая догадка, что тетка их выследила. Ее и Кейске. Если она договорилась и с карательницами, значит, подруга в опасности…

Нужно было что-то срочно придумать, как-то отделаться от Борщовой Королевы. Победить ее возможным не представлялось, убежать тоже, вон она как по крышам прыгала. Разве что обмануть…

Так ничего и не придумав, Акира обнажила нож.

Тетка прищурилась и напала. На этот раз она двигалась даже быстрее, чем раньше. Акира пропустила первый же удар и чуть не осталась без руки, вместо нее потеряв всего лишь нож.

— Я убью тебя, — пообещала тетка, тесня Акиру. Та отступала шаг за шагом… пока не уперлась спиной в стену.

Тогда тетка в черном замахнулась катаной.

Акира зажмурилась.

Что-то мягкое коснулось ее лица. Акира ждала удара, но его все не было и не было, и, в конце концов, она открыла глаза.

Судя по тому, что видела Акира, по лицу ее мазнул длинный шарф. Обладательница этого шарфа (и бежевого жакета, и кремовой пышной юбки) как раз стояла перед Акирой, двумя ладонями удерживая лезвие катаны.

— Ты! — с подлинной ненавистью выдохнула тетка в черном.

Женщина, за которой она не так давно гналась по крышам, склонила голову набок.

— Подними нож.

Меланхоличный женский голос заставил Акиру двигаться. Пока женщина в бежевом жакете удерживала клинок тетки в черном, Акира успела подобрать нож и вернуться.

— Встань ближе ко мне.

У Акиры и мысли не возникло ослушаться. При первом взгляде на свою нежданную спасительницу Акира поняла: эта женщина с легкостью может убить и ее, и тетку в черном. Но почему-то не делает этого.

— Не пытайся меня найти.

Эти слова, кажется, были адресованы уже тетке в черном, потому что ее перекосило.

А потом женщина в бежевом жакете разжала руки.

Дальше все произошло очень быстро. С нечеловеческим воплем рубанув воздух перед собой, тетка в черном запоздало поняла, что противницы уже здесь нет, а Акира почувствовала, как кто-то обнял ее за талию.

В следующий момент все перед глазами размазалось, и Акира поняла, что ее ноги оторвались от земли.

Женщина — противница тетки в черном — и впрямь очень хорошо прыгала. Даже с грузом.

Или летела?

Акира не поняла, в какой момент ее подхватили на руки.

***

— Домохозяйка, — сказала женщина, разматывая свой длинный шарф и бросая его на диван.

Акира не поняла, о чем это она. Оранжерея, в которой жила ее спасительница, была не особенно уютным местом. На домохозяйку женщина была похожа разве что за счет своего внешнего вида, но в действительности таковой не являлась.

— Ты теперь будешь домохозяйкой, — объяснила женщина в ответ на недоуменный взгляд Акиры. — Мы с тобой раньше встречались, и ты пообещала, что сделаешь мой дом уютным. Теперь ты обретешь свой цвет.

— Н-не помню такого, — оторопело пробормотала Акира. Домохозяйка из нее была, мягко говоря, никакая. А насчет цвета она и вовсе не поняла.

— Этот нож, — женщина указала на оружие Акиры, — ты помнишь, откуда он у тебя?

— Мне нужно вернуться, — ответила Акира. — Я беспокоюсь за свою подругу.

— Я была последней домохозяйкой, — сказала женщина. Кажется, она вообще не слушала. — Всех нас… последних защитниц мира… Тех, кто был против того, чтобы сражаться… нас подвергли экспериментам. Из нас делали идеальных убийц. Только большинство из нас погибли. Мы были просто домохозяйками… Мы хотели готовить борщи, убираться, следить за детьми и смотреть сериалы. Мы не могли воевать, что бы они с нами ни делали. Мы умирали… выжила только я. Он сказал, что я особенная… и что он меня любит. Он хвалил меня, когда я убивала. Я подумала: и чем это отличается? Убивать — то же самое… что варить борщи.

Тут Акира точно поняла: у ее собеседницы не все дома.

— А потом я узнала, что он со мной только потому, что тоже исследователь. И я сварила хороший борщ. Для всех исследователей. И пришла сюда. Теперь все едят мои борщи, — женщина кивнула в такт своим мыслям. — Они пьют мою кровь… и изменяются. Моя кровь, моя плоть… Ты знаешь, что ты — особенная? Вместе мы сможем сварить неплохие пельмени.

Акира уже слышать ничего не могла о борщах и пельменях.

— Извини, — она покачала головой, — из меня хреновая домохозяйка.

И двинулась к выходу.

Женщина не стала ей препятствовать, только проводила долгим взглядом.

***

В кофейной лавке Кейске не оказалось. Акира сжала кулаки. Она пришла слишком поздно. Тошима была большим городом; пока она добрела от оранжереи до знакомого магазинчика, наступило утро.

— Акира.

Знакомый голос заставил обернуться.
Кейске стояла у Акиры за спиной. Кажется, она все это время была здесь. Просто Акира ее не заметила.

В руке у Кейске был нож, подаренный Рин.

— Где ты была?

— Чуть не стала домохозяйкой, — честно призналась Акира. — Кейске, как я рада, что ты в порядке! Послушай, тебе не стоит здесь находиться… Игура — не для тебя. Что… Кейске!

Акира не ожидала нападения и только вскрикнула, когда Кейске вцепилась в нее, опрокидывая на пол.

Она и правда была очень сильной. Акира пыталась сопротивляться, но через некоторое время поняла, что это ни к чему не приводит. Она даже пошевельнуться не могла.

— У тебя здесь много хороших знакомых, да, Акира? — нож скользнул от горла Акиры к ее груди. — У которых можно оставаться на ночь… чтобы варить пельмени.

— Какие пельмени, о чем ты! — Акиру не покидало стойкое подозрение, что все в Тошиме помешались на своих борщах и пельменях. Вот и Кейске явно была не в своем уме.

— Если я сделаю так, — Кейске осторожно надавила кончиком лезвия на левую грудь Акиры, — и так, — влажный язык прошелся по мочке уха Акиры, потом проник в раковину; мокрые звуки показались Акире отвратительными, — и вот так, — после этих слов Кейске поцеловала Акиру. Поцелуй был грубым; не сразу опомнившись, Акира укусила Кейске, и та со вскриком отшатнулась. Тут же улыбнулась — совсем не так, как всегда. По-другому.

— Если я продолжу, — сказала Кейске, — это и будут пельмени. Давай сварим их вместе, а? Акира…

Акира не поняла. У нее в голове не укладывалось, что Кейске может творить подобное.

Когда зубы Кейске впились ей в шею, прикусывая больно, почти до крови, а руки задрали на Акире футболку, у Акиры случилось просветление.

С ней уже происходило нечто подобное. Когда-то давно отчим сказал ей…

— Будь хорошей девочкой, — шепнула ей на ухо Кейске.

А потом…

— Ты же на самом деле этого хочешь.

Отчиму она воткнула нож в бок. Тот самый нож, о котором ее спрашивала женщина в бежевом жакете, последняя домохозяйка.

— Внутри тебя есть другая Акира. Ты кажешься холодной и невозмутимой, но самом деле у тебя кровь закипает, когда ты видишь чужие страдания. Тебе нравится причинять кому-то боль… и когда ее причиняют тебе. Поэтому ты не хотела уходить из Bl@ster. Тебе не нужно, чтобы с тобой нежничали. Ты отгородилась от мира стеной, за которую можно проникнуть, только причинив тебе боль. Закрытый мир — открытые раны… Я сломаю твою стену, Акира. Можешь кричать, — Кейске самыми кончиками пальцев задела соски Акиры. У последней вырвался удивленный вздох — чувство было странным. — Но не дергайся. Иначе… — нож прижался к груди Акиры плотнее.

До собственного ножа Акира дотянуться не могла. Этот нож… тогда, в приюте… она отошла от Кейске и…

— А ты… сломала? — сдавленно осведомилась Акира. — Стену? Я видела… твою спину. У кого ты оставалась на ночь, когда уходила?

Нож в руке Кейске дрогнул. Она рассмеялась совершенно безумным смехом:

— Так ты знала. И вот что ты обо мне думала? У нас был особенный приют, Акира. На всех нас ставили опыты. Когда ты сбежала от приемных родителей, тебя стали искать серьезные люди. Но ее они нашли первой — она тоже тебя искала. Из их разговоров она узнала, что они считают: в твоем случае эксперимент удался. Она смогла убедить их в ошибке. Она сказала, что подойдет им лучше. Что не чувствует боли. И это правда, мы обе почти не чувствуем. Эти исследователи проверяли. Тебя они оставили в покое. Вместо тебя на исследования ходила она. А потом появилась я. Она не смогла убивать, когда они велели. Мне пришлось ей помочь. Ей было не на что жаловаться. Они давали ей деньги и еду за то, что делала я. А она мечтала, что когда-нибудь наберет достаточно, и ты сможешь уехать из страны. Наивная! Она не понимала: тебе не это нужно.

— Она… ты имеешь в виду… Кейске? — осторожно уточнила Акира.

— Неуклюжая слабачка, — кивнула Кейске нынешняя.

— Нет, — возразила Акира.

— Нет?

— Можешь делать со мной все, что захочешь. Мне плевать, — на мгновение Акира сжала зубы. Потом продолжила: — Но не смей называть Кейске слабачкой. Я тоже так о ней думала. Я думала, что она домашняя девочка, что ей не место ни здесь, ни… Я ошибалась. Я пыталась прогнать ее, думала, что без нее справлюсь. Я ошибалась и в этом. На самом деле я боялась, что по-настоящему ей не нужна. Если она… исчезает время от времени… Я боялась, что она может не вернуться. Я не хотела к ней привязываться. Я не… Я всегда… Только она, — Акира удивлялась, почему Кейске до сих пор выслушивает ее сбивчивые речи, — она мой смысл. Если бы она рассказала… Если… Если ее больше нет, а есть только ты — лучше убей меня. Я не хочу жить без смысла.

— Думаешь, твои слова имеют для меня какое-то значение? — голос Кейске чуть дрогнул.

— Думаю, имеют, — сказала Акира. — Ты хотела сломать стену. Ты ее сломала. На этом все кончено. Если ты не можешь отдать мне мою Кейске, тогда убей меня. Без Кейске мне тут все равно не выжить. Я — домашняя девочка.

Вместо ответа Кейске наклонилась и прижалась губам к губам Акиры. На этот раз та не стала мешать обезумевшей подруге.

Через какое-то время Кейске отстранилась… и недоуменно захлопала ресницами.

***

— Это был инстинкт убийцы, — объясняла Кейске. Дар речи к ней вернулся только после того, как полураздетая Акира обняла ее и продержала в объятиях минут десять, не меньше. — Я его так называю… Я подумала, что в Тошиме он тебе пригодится. Но я не всегда могу его контролировать. Здесь сам воздух пропитан кровью, и я не справляюсь.

— Нужно уходить, — сказала Акира.

— Но… Как же… Королева Борщей…

— Я ее даже поцарапать не смогу. У нее инстинкт убийцы не засыпает никогда. И она, в отличие от тебя, полностью его контролирует. Знать не хочу, что с ней произошло на войне и почему она ищет встречи с той домохозяйкой, — Акира задумчиво посмотрела на лезвие своего ножа. — Но я вспомнила.

— Что вспомнила?

— В детстве я уже встречала эту домохозяйку, — Кейске явно не понимала, о чем говорит Акира, но ту это нисколько не смущало. — Она была тогда моложе. Она говорила, что у нее нет подруг, что ее дом всегда пуст. Она выглядела очень одинокой, и тогда я пообещала сделать ее дом уютным. Она подарила мне нож, чтобы скрепить обещание.

— Какое обещание? — спросила Кейске, но Акира ей не ответила.

— Меня подставили, — сказала она. — Эта домохозяйка очень сильная. Она живет в Тошиме. И она связана со мной. Меня направили сюда не для того, чтобы я убила Королеву Борщей. Тот человек, Эмма…

— Энма? — переспросила Кейске.

— Эмма. Он хотел, чтобы я нашла домохозяйку. Я ее нашла. Думаю, если я вернусь, никто не поднимет то обвинение. Мы уйдем отсюда. И покинем страну. Я не хочу, чтобы тебя мучили и дальше.

— Мы и правда можем уйти? — уточнила Кейске.

— Ага, — Акира кивнула. — Будем вместе варить пельмени… работать на какой-нибудь заграничной фабрике… и жить долго и счастливо.

— А… про пельмени… Акира, ты серьезно? — Кейске смущенно покраснела.

— Полуфабрикаты всегда готовить проще, — логично заключила Акира.

Кейске вздохнула.

***

— Мы будем домохозяйками, — клятвенно пообещала Акира, — настоящими. Только помоги нам выбраться отсюда!

Женщина в бежевом жакете устало на них посмотрела.
— Думаешь, что-то изменится, если вы выберетесь? Люди по всему миру варят борщи. Люди не знают своего цвета…

— А вас господин Энма искал, — подала голос Кейске.

— Эмма, а не Энма, — Акира наступила Кейске на ногу.

— Ага-ага. Он Акиру сюда специально за вами направил. И, скорее всего, действовал приватно. Акира видела рядом с ним только какую-то смущенную английскую леди.

— …Леди? — медленно переспросила домохозяйка.

— Да. И она на него так смотрит… в общем, если вы его не найдете вовремя, она его соблазнит. И будет варить для него пельмени.

В глазах женщины вспыхнуло пламя.

***

— Вкусный борщ! Наваристый борщ! Свекла! Соль! Сахар!

— По-моему, сахар в борщ не входит, — заметила Кейске. — Как считаешь, Акира?

Акира хрустела своим солидом со вкусом риса и омлета и на вопросы временно не отвечала.

— А вообще, давать названия своим атакам — верх безвкусицы, — пробормотала Кейске. — Кажется, она в детстве читала слишком много сенен-манги.

Акира прожевала откушенное, проглотила и сказала:

— Хорош придираться. Она нас спасает, а ты еще возмущаешься. И готовит она по-настоящему здорово. В Bl@ster такого не увидишь.

— Инстинкт убийцы, — прокомментировала Кейске.

Домохозяйка тем временем, кажется, покончила с охранниками и помахала рукой.

Запасной путь из Тошимы — по катакомбам — был свободен.

***

— Знаешь, — сказала Акира в один прекрасный день, — я поняла, что ты имеешь в виду под пельменями.

От неожиданности Кейске поперхнулась соком.

Они сидели в летнем кафе на другом конце света — помимо сбережений Кейске, им посчастливилось получить немалый денежный перевод от «частного лица». «Частное лицо» и вправду действовало независимо от организации, издевавшейся над Кейске. Как и все мужчины, оно предпочитало лишний раз не рисковать своей задницей, но его благодарность за возвращенную домохозяйку пришлась как нельзя кстати. Акира и Кейске смогли беспроблемно покинуть страну. Денег им на первое время хватило, а там каждая нашла себе работу. Кейске устроилась на фабрику, как и хотела, а Акира… научилась готовить. И нанялась поваром в один ресторан, специализирующийся на экзотической кухне. Особенно хорошо у нее получались борщи.

— И я вот подумала, — продолжила Акира, — в последнее время мне в голову приходят очень странные мысли. Я чувствую себя от них почти так же, как чувствовала во время поединков. Но это другие мысли. И все они связаны с тобой.

— Конечно, — пробормотала Кейске, — качественные пельмени — отличная замена борщу.

Румянец на ее щеках подсказывал, что Акира все поняла правильно.

— У тебя… прядка ко лбу прилипла, — добавила Кейске.

— Поправь, — предложила Акира.

— А м… можно?

— Я ничего не имею против пельменей, — Акира улыбнулась уголком рта.

Кейске замерла.

— Знаешь… я так редко вижу твою улыбку.

Она потянулась убрать прядку и, может, ее убрала. А может, и нет; Акира не очень поняла, потому что в следующую секунду они уже целовались.

— На нас смотрят, — сказала Кейске где-то через минуту.

— Я знаю, — согласилась Акира. — Я давно ждала, когда же она себя проявит. Она проехала за нами полмира. Интересно, что ей от нас нужно.

Кейске бросила быстрый взгляд поверх плеча Акиры.

Костистое лицо тетки в черном, неосторожно высунувшейся из-за палатки с мороженым, пылало от гнева. На бледных скулах проступили алые пятна.

В середине палящего лета черное облачение, начиная с развевающегося плаща и заканчивая мини-юбкой, выглядело ужасающе неуместным.

— Похоже, из Королевы Борщей она решила переквалифицироваться в Королевы Пельменей, — напряженно сказала Кейске. — Вон какая недовольная. За тобой ведь сюда потащилась. Ну и как мы теперь от нее отвяжемся?

— Смотри, — Акира указала на соседнюю палатку, из-за которой выглядывала удивительно знакомая светловолосая голова. — Если я не ошибаюсь, Рин здесь из-за Королевы Борщей. Уж не знаю, что она хочет сварить с Королевой, борщ или пельмени…

— Из Королевы, — уточнила Кейске.

— …но так просто она не отстанет.

Солнце палило вовсю; люди по всему миру варили свои борщи и пельмени, как поступали с тех пор, как познали всю прелесть этих блюд, и жизнь была прекрасна.

@темы: G – PG-13, Togainu no Chi, фанфикшн