Милосердие выше справедливости (с)
Название: Брачные обещания
Автор: Laora
Бета: Red Fir
Размер: миди, 4039 слов
Канон: Lamento
Категория: слэш
Жанр: романс, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Дал слово — женись!
Примечания: постканон, ER; действие происходит после хорошей концовки Рая
читать дальше— Асато женится, — сказал Коноэ.
Рай тяжело вздохнул.
— И приглашает нас прийти на брачную церемонию.
Рай вздохнул еще раз.
В сердце Коноэ было место жалости.
Рай понял это с первого же взгляда, как только увидел большие удивленно распахнутые глаза; он понял, что одному Коноэ в жестоком мире не выжить.
Убеждаться в справедливости своих догадок раз за разом становилось все сложнее. Особенно когда Коноэ начал общаться с Асато — последнего Рай не дух не переносил.
Что самое неприятное, Коноэ и с Бардо подружился, которого Рай иначе как «этим» про себя не называл. Даже после того, как Коноэ и Рай стали парой, и не только в том смысле, что санга и тоуга, Коноэ уделял другим рибика непозволительно много внимания. Рай предпочел бы не общаться ни с Асато, ни, тем более, с Бардо; Коноэ же регулярно обменивался с ними письмами и время от времени затаскивал Рая к ним в гости. Тот упирался как мог, но отказывать Коноэ не умел, а потому неизменно терпел поражение.
Повод для гостей находился всегда. Рай мало с кем общался, поэтому даже не представлял, что при желании этих поводов можно найти огромное количество. Он обычно приходил к другим рибика только в поисках работы. Или информации. И обращался с ними соответственно — ничего лишнего и личного, все строго по делу.
Оказалось, с друзьями проводят время, даже когда с работой это не связано. Коноэ по-настоящему нравилось такое времяпровождение, и у Рая язык не поворачивался отказаться от очередного визита к Бардо или Асато. Отпустить Коноэ одного он, разумеется, не мог. Мало ли что тот по дороге учудит; у Коноэ был редкий дар влипать в неприятности.
А еще — заводить новые знакомства. К нему все так и липли, привлеченные тем, что он принимал и понимал всех, завороженные его наивностью и открытостью.
Если раньше Коноэ пытался замаскировать свою открытость-уязвимость за мрачным выражением лица и оскаленными клыками, то теперь, после победы над Ликсом, совершенно расслабился, будто ему больше не угрожала никакая опасность. Он куда чаще, чем прежде, улыбался, много и охотно общался, даже с незнакомцами, а иногда — Раю не хотелось об этом думать — иногда Коноэ начинал петь. Притом в местах, где его мог услышать кто-то, кроме Рая. В густом лесу, например… мало ли кто там бродит. Надежнее петь песню там, где может услышать только твой тоуга — например, в звукоизолированной комнате.
Рай решительно не хотел, чтобы кто-то еще слышал песню Коноэ. Будь его воля, он бы запер Коноэ в пещере, как дракон прячет свое сокровище, замуровал бы и никуда не отпускал.
Но Коноэ такой произвол, ясное дело, не устроил бы. А Рай, несмотря на то, что многие полагали его грубым, особенно Асато, вечно отчитывающий за недостаточно почтительное обращение к Коноэ, не мог устоять перед желаниями своего санга.
Так было всегда, даже в прошлом, когда они еще не стали парой. Открытость Коноэ привлекла Рая так же, как и всех, просто, в отличие от других, Раю хватило эгоизма, чтобы не отпускать Коноэ.
Конечно, откажись тот с ним общаться, — Рай не стал бы настаивать. «Укуси меня, если не хочешь», — сказал он во время их первого поцелуя, который произошел совсем не из-за купленного Коноэ по случайности афродизиака.
Коноэ укусил, но далеко не сразу; Коноэ мог бы отказаться.
Он не сделал этого. Рай долго не верил, что Коноэ согласился быть с ним не потому, что просто не нашел никого другого. Претендентов на благосклонность и дружбу Коноэ было достаточно; тот же Асато или, Рибика упаси, Бардо.
Оба они были выгодными партнерами: Асато, как выяснилось, имел немалое влияние в своей деревне, Кире, и теперь вроде бы даже собирался стать вождем. У Бардо же была собственная гостиница в Рансене, столице Шисы; и Асато, и Бардо были с Коноэ неизменно вежливы, в отличие от Рая, и рисковали ради него не меньшим, чем сам Рай.
Рай был готов в любой момент отступить в сторону; общение с другими оставалось для него проблемой. Он привязался к Коноэ слишком быстро и чувствовал себя от этого уязвимым; «я хочу, но не хочу» — эта позиция стала для него спасением.
Ненадолго.
Потому что «хочу» было сильнее частицы «не».
Рай до сих пор не знал, почему Коноэ предпочел остаться с ним, мрачным, неуживчивым и необщительным. Да еще и безумным, вдобавок ко всему. Даже после исчезновения Ликса безумие Рая никуда не делось; оно преследовало его, пускай проявлялось реже. Несколько раз с тех пор он впадал, как раньше, в кровавую ярость, готовый крушить и убивать, и только крепкая затрещина от Коноэ или его требовательный голос могли заставить очнуться.
Коноэ стал для Рая сдерживающей силой, предохранителем; санга.
Второй половинкой.
Раньше Рай не задумывался, почему считается, что санга и тоуга — идеальные брачные партнеры, даже если они оба мужчины и детей у них быть не может. Он понял позже: только с Коноэ Рай мог почувствовать себя одним целым. Способности санга и тоуга были тому причиной или что-то еще — Рай не знал. Зато он знал, что без Коноэ уже не сможет.
Он до сих пор не потерял себя только благодаря их связи — лишь она позволяла Коноэ вытаскивать Рая раз за разом из пучины безумия. Даже в состоянии кровавой ярости Рай мог слышать голос Коноэ; этот голос был важнее всего, что сам Рай собирался делать, важнее его желаний, инстинктов и разума, важнее его собственной жизни.
Так проявлялась связь санга и тоуга; именно благодаря этой связи в бою они были неуязвимы. Рай был неуязвим; они с Коноэ защищали друг друга, Рай — физически, Коноэ — морально.
Иногда Рай чувствовал себя личным телохранителем Коноэ. Рибика, с удовольствием общавшиеся с Коноэ, на Рая косились с опаской, и он их не винил. Привык уже, за столько-то лет. Внешность у него была не самая располагающая — один глаз, взъерошенный белый хвост… сразу видно, что жизнь его изрядно потрепала. От таких обычно ничего хорошего не жди.
Коноэ в подобных случаях брал Рая за руку или пробирался хвостом под плащ, чтобы найти там хвост самого Рая и обвить свой, кривой, вокруг его. Это было похоже на успокоительный жест, и Рай действительно успокаивался, как маленький ребенок.
Он возвращал Коноэ заботу стократно, стоило им остаться наедине, зубами стаскивая с него одежду, вылизывая его тело от ушей до пальцев ног, избавляя Коноэ от чужих запахов, оставляя на нем только один, кроме солоноватого аромата его кожи, — свой собственный.
Рай не привык ни о ком заботиться, но Коноэ был исключением.
Коноэ позаботился о нем первым — единственный за много лет. При первой же встрече вместо того, чтобы бежать, получив неожиданную поддержку, Коноэ порывался броситься в драку вместе с Раем, тем более что противник у них был один.
К счастью, он послушался, когда Рай велел не путаться у него под ногами; но неважно, насколько ценной была бы помощь Коноэ. Важнее было само намерение помочь. Такого Рай не видел уже очень, очень давно.
Коноэ был слишком добрым для окружавшего его жестокого мира.
Так Рай думал до того, как Ликс прекратил существование — после этого Коноэ стал значительно тверже, чем раньше.
Его слова оставались по-прежнему мягкими, он улыбался куда чаще, чем прежде, и даже позволял себе петь, но стержень, который был в нем и раньше, никуда не исчез: Коноэ делал все только потому, что сам так хотел. Его нельзя было обмануть или заставить; и противиться ему было совершенно невозможно. Ему, единственному, Рай никогда не мог возразить. В этом он был не одинок. Никто из многочисленных знакомых Коноэ не спешил избавиться от общества Рая; Коноэ настаивал на том, что Рай — свой, Рай — с ним, и принцип «любишь меня — люби и мое прирученное животное» оправдывал себя и здесь. С другой стороны, Рай тоже не спешил осуждать знакомых Коноэ, хотя у него на то были достаточно веские основания.
— На ком это он собрался жениться?
— Не знаю, в письме об этом не сказано.
— Надеюсь, не на тебе, — предположил Рай хмуро.
Лицо Коноэ приняло подозрительно задумчивое выражение. Рай насупился:
— Что?
— Я вот подумал, — сказал Коноэ медленно, — мы с тобой уже два года вместе, но…
— Заткнись.
Коноэ посмотрел на Рая без обиды, но с неодобрением. Рай ощерился:
— Так на ком этот твой раб жениться собрался?
— Он не раб. Думаю, на девушке, — предположил Коноэ не очень уверенно. — Придем в Киру — узнаем точнее.
— О таких вещах принято писать, — прищурился Рай. — Обычно приглашение на свадьбу составляют вместе.
— Ты что-то об этом знаешь? — заинтересовался Коноэ.
— Этот, — вспоминать о Бардо было неприятно, но что поделаешь, он до сих пор оставался важной частью жизни Рая, и отказываться от этой части, как Рай постепенно понимал, было верхом глупости, — его часто приглашали на свадьбы. Знакомые… хорошие и не очень. Его бывшие женщины…
— Ты не хочешь обмениваться брачными обещаниями, потому что тебе неприятно об этом вспоминать?
Рай коротко зашипел.
— Мои родители обменялись обещаниями. Ни к чему хорошему это не привело. Лучше просто жить вместе… пока хочется. Ничего не обещать друг другу.
— Ничего не обещать?.. Рай, два года назад мы не знали, выживем ли. Тогда еще был жив Ликс, он собирался погубить не только нас, а всю Шису. Потом, у нас не самая безопасная работа. Никогда не угадаешь, что может случиться. Кроме того, у тебя были приступы ярости. Тогда мы не знали, сумеем ли с ними совладать. Конечно, мы не могли ничего обещать друг другу. Но сейчас, когда все более-менее стало на свои места, увиливать от обещаний, как я считаю, просто глупо.
Рай клацнул зубами. Ему было нечего сказать.
— От ответственности бегут только слабаки. Ты — не слабак, Рай. Ты научил меня, как не быть слабаком.
Рай прикрыл глаз; в том, что он — не слабак, он был далеко не уверен.
Если так подумать, всю свою жизнь он бежал от отношений с другими рибика, опасаясь, что его оттолкнут. Предадут. И ему станет незачем жить.
Кровавая ярость была спасением. Впадая в это состояние, Рай мог не думать о том, что ему суждено прожить жизнь в одиночестве. Так было проще.
Родители Рая были с ним жестоки. Они били его, а потом умерли, оставив лишь незаживающие раны в его сердце.
Бардо был еще более жесток. Он не наказывал Рая физически; он уничтожил его морально.
Бардо, охотник за наградами, учил Рая драться. Он не сразу понял, что Рай при виде крови впадает в бешенство, зато сразу распознал его талант. С каждым годом Рай дрался все лучше — и все чаще терял себя, приходя в сознание все медленнее. В итоге Бардо решил вызвать демона, чтобы тот помог ему стать сильнее… а зачем — Рай до сих пор очень туманно представлял. Может, Бардо позавидовал кровавой ярости Рая и захотел превзойти его. Может, испугался за свою жизнь.
В любом случае, это было предательством.
С тех пор Рай опасался к кому-либо привязываться. В то время как Коноэ охотно шел на контакт, Рай сторонился всех, кроме самого Коноэ и, честно сказать, до сих пор не знал, чем он заслужил такой подарок судьбы, как его санга.
— Если не давать обещания, всегда будет соблазн их нарушить, — продолжил Коноэ. — Понимаешь, Рай… по сути, если мы обменяемся брачными обетами, ничего не изменится. Не знаю, на ком женится Асато, но это наверняка будет пышная церемония. Вон, даже нас пригласили. Мы с тобой не можем себе ничего такого позволить, да и не хотим. Кроме того, мы и так уже связаны обещанием: я сказал, что буду только твоим санга и ничьим больше. Но это — не то обещание. Оно не делает нас парой, просто партнерами. Раньше в наших отношениях не было определенности, мы думали только о том, как бы дожить до завтра. Сейчас все изменилось. И я не хочу оставаться для тебя только санга. Я уверен, что мое желание быть с тобой никогда не изменится. Если ты не хочешь давать мне общение, получается, ты — не уверен.
Рай мотнул головой; волосы рассыпались по плечам.
— Ты — глупый кот. Сколько тебе лет, дурачье?
— Ты знаешь.
— Двадцать. В таком возрасте часто дают обещания любить всю жизнь. А потом бросают, заметив первую же симпатичную мордашку. Ты — отличный санга, Коноэ. Практически гениальный, — говорить это было непросто, Рай не привык сыпать комплиментами, но Коноэ хотел от него откровенности. А Рай не умел отказывать Коноэ. — Возможно, ты, как и твой отец, станешь Верховным Санга Рансена когда-нибудь. В таком случае тебе понадобятся наследники. Тебе придется жениться, как и ему. А я не собираюсь подражать Ликсу и кричать после этого о предательстве. Если такое случится, я просто тебя отпущу. Мы не связаны никакими обещаниями.
Кажется, так долго он говорил в первый раз за несколько лет… после того рассказа о своей семье в гостинице Бардо, когда Коноэ поцеловал его первым, чтобы отвлечь от воспоминаний о крови и горечи.
— Ликс не считал моего отца предателем, — мягко возразил Коноэ. — Ликсу нравилась моя мать.
Рай посмотрел на него недоверчиво.
— Так же, как и мой отец, — продолжил Коноэ. — И так же, как он, она была не против принять Ликса… в нашу семью. Не все… определяется единоличным обладанием. Есть любовь, которая…
— Ты хочешь, чтобы я делил тебя с какой-то женщиной? — Рай шагнул вперед, заставляя Коноэ отступить; тот уткнулся спиной в стену. Бежать было некуда, и Рай с размаху приложил об эту стену кулаком. — Или с Асато? На ком он там все-таки женится? Ты так кстати заговорил об обмене брачными обещаниями; возможно, ты думаешь, что, раз у нас не может быть детей, мы обменяемся обещаниями втроем? Или вчетвером?
— Рай, — в голосе Коноэ звучало предупреждение; он обнажил клыки и низко зарычал, но Рай не обратил внимания.
— Я о чем-то не знаю? Ты был слишком опытным, когда отсасывал мне в первый раз; может, ты все же пробовал раньше с кем-то? Например, с Асато? Может, твои путешествия в Киру…
— Рай! — рявкнул Коноэ. — Я люблю тебя, но еще слово, и ты получишь по морде.
Эта угроза, не вполне серьезная, не испугала бы Рая; в голосе Коноэ слышались опасные нотки. Впервые они зазвучали в этом голосе после исчезновения Ликса; но даже не то, как были произнесены слова, подействовало на Рая.
Первая половина фразы Коноэ могла заставить Рая горы свернуть или превратиться в послушного котенка; это «Я люблю тебя».
Ни до, ни после Рай не слышал от Коноэ таких слов. Ни разу за эти два года с лишним.
Раньше они боялись обмениваться громкими словами: мир был слишком непостоянным местом, оба они могли умереть, оба были замкнуты и не желали распространяться о своих чувствах.
Но Коноэ с тех пор сильно изменился. Он нашел в себе силы открыться миру, он больше не был замкнут.
Должно быть, повзрослел.
В некотором смысле он был куда старше самого Рая.
— Я точно знаю, что чувствовал Ликс к моему отцу. Во мне — эмоции Ликса, — Коноэ прижал руку к груди, — то, что осталось от его личности. Некоторые его воспоминания. Ликс любил моего отца. Любил мою мать. Но не так, как мы с тобой любим друг друга. Мы с тобой — разные. Мы — санга и тоуга. Мой отец и Ликс были похожи. Они оба «пели», оба были санга. Между ними не могло возникнуть… того, что между мной и тобой. Это было что-то другое, больше, чем дружба или даже любовь. Две половинки одного целого… не знаю, как сказать точнее. Они никогда не ревновали друг друга. Ликс впал в ярость не потому, что мой отец женился, он знал об этом и благословил его. Ликс не мог простить, что отец оставил его одного. Это было все равно что потерять собственную руку или ногу, часть себя, невыносимая боль. Боль пожирала Ликса каждый день, он едва мог дышать и хотел, чтобы эту боль почувствовали все. Ему казалось несправедливым, что только он чувствует потерю. Все должны были сожалеть о моем отце, весь мир; Ликс отчасти повредился в уме. Не знаю, зачем он передал мне, еще нерожденному, свои эмоции. Сам Ликс полагал, что тем самым защищает себя от воздействия чувств, которые его медленно убивали, но я думаю, дело было кое в чем еще. Ликс пытался защитить то, что было в нем лучшего. Избавиться от боли значит потерять контроль над собой, как под воздействием сильного наркотика. Ликс решился на этот шаг… чтобы у меня был шанс. Чтобы шанс был у мира. Не будь во мне части Ликса, мы с тобой не сумели бы его остановить.
— Ты, — поправил Рай, — ты его остановил.
У самого Рая в это время была другая задача: он боролся с собственным демоном.
И, благодаря мыслям о Коноэ, сумел этого демона победить.
— Только потому, что Ликс не смог отпустить моего отца.
Рай приподнял брови:
— Что?..
— Я часто видел отца, хотя он уже был мертв. Иногда он приходил в нашу деревню как бродячий менестрель и пел на главной площади. Никто его не узнавал, все просто слушали пение. Слушал и я. Я не решался с ним заговорить, да и он не стремился с кем-либо общаться. Он всегда молчал. Возможно, потому, что мертвые редко говорят. Они могут только петь. От отца я узнал свои первые песни.
А еще… было много случаев. Как-то раз в детстве я пошел в лес один. Мать запрещала мне ходить одному, но она как раз отлучилась к подруге в гости; я воспользовался этим, чтобы сбежать. Я шел и шел, срывал орехи… Потом мой путь кто-то преградил. Это был он, бродячий менестрель в капюшоне. Я сразу узнал его и очень удивился. Я не знал, что он делает в лесу, и спросил об этом. Он, как обычно, ничего не ответил, только молча покачал головой. Я попытался обойти его, но он мне этого не позволил. Он настаивал на том, чтобы я вернулся в деревню. Это было ясно и без слов. В конце концов я последовал совету.
На следующий день в том месте, куда я не пошел, нашли первый участок, зараженный Пустотой. Если бы я прошел чуть дальше — трава и ветви разрезали бы меня на части. Он знал об этом, мой отец. Он меня уберег и спасал так еще несколько раз. Например, однажды показал мне, где обрыв, и я не сорвался… Он здорово выручал меня во время истории с Ликсом. Он, в конце концов, спас нас обоих.
Насчет этого у Рая не было возражений.
— Знаешь, почему он мог появляться всюду и помогать нам? Потому что Ликс не хотел его отпускать. Даже лишившись эмоций, Ликс тратил на мысли о моем отце огромное количество времени — и призвал его назад, пускай в виде призрака. Отец при жизни был сильным санга, поэтому ему удалось обрести свободную волю. Но вернулся он только благодаря Ликсу. Потому что тот не смог его отпустить. А ты говоришь, — Коноэ нахмурился, — будто сможешь отпустить меня. Ты хочешь от меня избавиться?
— Делай что хочешь.
— Это не ответ, Рай. Ты говоришь о каком-то будущем и о том, что мои чувства со временем могут измениться. Но это я раз за разом добиваюсь от тебя ответа, а ты мнешься, будто старая дева, и чем дальше, тем больше я подозреваю, что не так уж тебе нужен.
— Коноэ.
Коноэ поднял глаза: Рай нечасто называл его по имени.
— Я не смогу без тебя жить, — коротко признался Рай. — Этого достаточно?
— Для начала, — Коноэ благосклонно кивнул.
— Я ничего не могу обещать…
— Ты можешь. Ты боишься. Не хочешь брать на себя ответственность, — Коноэ прищурился. — Ты же так мне и сказал, когда я купил по случайности афродизиак, помнишь? «Тебе придется принять на себя ответственность». Ты лукавил. Афродизиак на тебя не подействовал. Ты мог не целовать меня тогда, и ничего бы не было. Нас, — Коноэ развел руки в стороны, — нас бы не было, Рай. Но ты поцеловал меня. А я принял на себя ответственность. Теперь я жду того же от тебя. Иначе это — чувства в одну сторону. Ты упоминал моих отца и Ликса; так вот, между ними не было ничего подобного. Ликс знал, на что идет, когда связывал с моим отцом судьбу. Он не мог предвидеть одного: потери. Он был слишком молод, чтобы об этом задумываться, и недостаточно хорошо знал других рибика. Мы с тобой не такие.
— Ты моложе, чем был Ликс.
— Нет. Я — его ровесник. Я помню многое из того, что помнит он. И я точно знаю…
— Какой смысл, — перебил Рай, — давать обещание, если не знаешь, сможешь ли его выполнить? Если в любой момент можешь потерять себя? Мы не вечны.
Коноэ вскинул голову, глядя Раю в глаза:
— Да, мы не вечны, Рай. Именно поэтому мы даем обещания. Это — единственное, что гарантирует: от нас что-то да останется. Хочешь узнать, что я буду делать, если ты умрешь?
Рай ничего не сказал.
— Ты сказал, что не сможешь жить без меня. Так вот, я без тебя — смогу. Я перестану быть санга, — Коноэ улыбнулся уголками губ, грустно, но непреклонно. — Нет смысла петь, если рядом нет тебя. Но я буду жить дальше. Я не стану искать смерти. Этот мир такой огромный, Рай… Ты показал его мне. Я буду жить за нас обоих. Буду идти вперед, что бы ни случилось. Я никогда не остановлюсь… ни на мгновение. До самого конца. Потому что ты останешься со мной. Потому что я буду точно знать: когда-нибудь мы встретимся… по ту сторону лун, быть может. Если ты принесешь мне брачное обещание, Рай, я потребую от тебя того же. Что бы ни случилось со мной, ты должен идти дальше. Если кто-то из нас потеряет другого, это не будет предательством. Мы все равно останемся вместе. Мы не будем бежать от боли; мы переживем ее, оставив в себе — как и все самые лучшие чувства. Мы оба будем помнить, что бы ни случилось… что любим не только друг друга. Любовь к кому-то одному означает любовь ко всему миру. Это останется с нами всегда, любовь, — Коноэ продолжал смотреть Раю в глаза, — ты готов принести мне брачное обещание?
Рай не знал, что ответить.
Раньше он думал, что брачное обещание — цепи, призванные связать насильно, удержать. Он никогда не стал бы удерживать Коноэ и полагал, что оснований сомневаться в его чувствах у Коноэ нет. Рай слишком редко к кому-то привязывался, чтобы потом легко избавляться от привязанностей. Он до сих пор не мог забыть ни родителей, ни Бардо; эти потери оставались с ним.
Коноэ открыл ему глаза, Коноэ показал, что потерь не существует. Все, что разрушено, может быть отстроено снова, даже луна, если на то есть желание.
Коноэ не собирался привязывать Рая к себе.
Коноэ хотел доказать, что сам всегда останется с Раем — что бы ни случилось. А поэтому нет нужды бояться потерять его. И ревновать нет нужды тоже.
Он был куда решительнее, чем сам Рай, не особенно молодой уже кот, лишившийся большей части иллюзий.
— Я не знаю, как приносить обещания.
— Мы узнаем, — Коноэ помахал листком с приглашением, — я, если честно, тоже без понятия.
— Глупый кот, — не сдержался Рай.
Коноэ виновато пожал плечами.
***
— По-моему, она на тебя похожа, — шепотом пробормотал Коноэ.
Рай страдальчески скривился.
Кошка, на которой женился Асато, обладала белыми волосами, убранными в высокий хвост и заплетенными во множество замысловатых косичек. Уши и хвост у нее тоже были белыми. И пушистыми, как у Рая.
— Теперь я припоминаю, — Коноэ глазел на спокойную невесту, которая явно была старше счастливого жениха, — вы с Асато всегда спорили, чуть до драки не доходило… Я знаю, почему.
Рай фыркнул. Что Коноэ может знать: ему прямо скажешь — и то не дойдет.
— Ты ему нравился, — похоронным голосом продолжил Коноэ, — любимую напоминал. Или она ему тебя напомнила… Вот почему он так грустно сказал мне, что теперь мы с тобой — пара, перед тем, как исчезнуть. А я-то, дурень, ничего не понял…
— Ты и вправду ничего не понял, — от перспективы, что он мог нравиться Асато, Рая чуть приступ смеха не обуял. Распушив хвост в знак протеста, Рай добавил: — Он был твоим рабом. Но вел себя для раба слишком смело. Позволял себе лишнее… тыкался носом в твое плечо.
— Ты тоже, — напомнил Коноэ.
— Я — потом, — отмахнулся Рай. — И вообще… это ты меня заставил.
— Так значит, я еще и виноват?
— Эй, вы, — за спинами у них прозвучал подозрительно знакомый печальный голос, — можно потише? Асато не каждый день женится… Ах, он стал совсем взрослым.
Коноэ похолодел:
— Только не говори мне…
— Да, — согласился Рай, положив ладонь на рукоять меча. — Это демон.
Коноэ обернулся к демону, облаченному в черное и синее — в нем без проблем опознавался Кальц, всегда печальный и за печаль же ответственный.
— Извините… — прошептал Коноэ. — Вы не знаете, как обмениваются брачными обещаниями?
Лицо демона приняло задумчивое выражение.
— Мы с матерью Асато…
— Погоди, — перебил демона Рай. — Какое отношение ты имеешь к Асато?
Демон, кажется, обиделся.
— Как же… Я — его…
— Так я и знал, — на этот раз Кальца прервал Коноэ, — ты его ревнуешь.
— Кого? — Рай даже рот приоткрыл от неожиданности.
— Асато! А говорил, что это меня к нему ревнуешь… Вот почему ты не хотел ехать на его свадьбу!
Вся рассудительность Коноэ и слова о ненужной ревности испарились, будто по волшебству. Сейчас Коноэ выглядел как очень глупый и очень недовольный кот. Так и хотелось взять его за шкирку, чтобы встряхнуть хорошенько.
— Коноэ, — сказал Рай назидательно, — я люблю тебя, но сейчас ты несешь жуткую чушь. Помолчи, будь так добр.
Коноэ уставился на Рая в совершеннейшем изумлении.
— А сейчас, — Рай повернулся к демону, — как там обмениваются брачными обещаниями?.. — Демон замешкался с ответом, поэтому Рай схватил Коноэ за руку и, недолго думая, потащил его к Асато и кошке с белыми волосами.
Они-то уж точно должны были знать.
Конечно, Рай предпочел бы не устраивать из собственной свадьбы пышную церемонию, тем более, совмещенную с еще чьим-то бракосочетанием, но ждать больше не мог.
Он окончательно убедился, что идея обменяться брачными обещаниями была не так уж плоха.
Автор: Laora
Бета: Red Fir
Размер: миди, 4039 слов
Канон: Lamento
Пейринг/персонажи:
Рай/
Коноэ,
мельком
Ликс/
Шуи,
Асато/
Кагари,
Кальц
Категория: слэш
Жанр: романс, юмор
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Дал слово — женись!
Примечания: постканон, ER; действие происходит после хорошей концовки Рая
читать дальше— Асато женится, — сказал Коноэ.
Рай тяжело вздохнул.
— И приглашает нас прийти на брачную церемонию.
Рай вздохнул еще раз.
В сердце Коноэ было место жалости.
Рай понял это с первого же взгляда, как только увидел большие удивленно распахнутые глаза; он понял, что одному Коноэ в жестоком мире не выжить.
Убеждаться в справедливости своих догадок раз за разом становилось все сложнее. Особенно когда Коноэ начал общаться с Асато — последнего Рай не дух не переносил.
Что самое неприятное, Коноэ и с Бардо подружился, которого Рай иначе как «этим» про себя не называл. Даже после того, как Коноэ и Рай стали парой, и не только в том смысле, что санга и тоуга, Коноэ уделял другим рибика непозволительно много внимания. Рай предпочел бы не общаться ни с Асато, ни, тем более, с Бардо; Коноэ же регулярно обменивался с ними письмами и время от времени затаскивал Рая к ним в гости. Тот упирался как мог, но отказывать Коноэ не умел, а потому неизменно терпел поражение.
Повод для гостей находился всегда. Рай мало с кем общался, поэтому даже не представлял, что при желании этих поводов можно найти огромное количество. Он обычно приходил к другим рибика только в поисках работы. Или информации. И обращался с ними соответственно — ничего лишнего и личного, все строго по делу.
Оказалось, с друзьями проводят время, даже когда с работой это не связано. Коноэ по-настоящему нравилось такое времяпровождение, и у Рая язык не поворачивался отказаться от очередного визита к Бардо или Асато. Отпустить Коноэ одного он, разумеется, не мог. Мало ли что тот по дороге учудит; у Коноэ был редкий дар влипать в неприятности.
А еще — заводить новые знакомства. К нему все так и липли, привлеченные тем, что он принимал и понимал всех, завороженные его наивностью и открытостью.
Если раньше Коноэ пытался замаскировать свою открытость-уязвимость за мрачным выражением лица и оскаленными клыками, то теперь, после победы над Ликсом, совершенно расслабился, будто ему больше не угрожала никакая опасность. Он куда чаще, чем прежде, улыбался, много и охотно общался, даже с незнакомцами, а иногда — Раю не хотелось об этом думать — иногда Коноэ начинал петь. Притом в местах, где его мог услышать кто-то, кроме Рая. В густом лесу, например… мало ли кто там бродит. Надежнее петь песню там, где может услышать только твой тоуга — например, в звукоизолированной комнате.
Рай решительно не хотел, чтобы кто-то еще слышал песню Коноэ. Будь его воля, он бы запер Коноэ в пещере, как дракон прячет свое сокровище, замуровал бы и никуда не отпускал.
Но Коноэ такой произвол, ясное дело, не устроил бы. А Рай, несмотря на то, что многие полагали его грубым, особенно Асато, вечно отчитывающий за недостаточно почтительное обращение к Коноэ, не мог устоять перед желаниями своего санга.
Так было всегда, даже в прошлом, когда они еще не стали парой. Открытость Коноэ привлекла Рая так же, как и всех, просто, в отличие от других, Раю хватило эгоизма, чтобы не отпускать Коноэ.
Конечно, откажись тот с ним общаться, — Рай не стал бы настаивать. «Укуси меня, если не хочешь», — сказал он во время их первого поцелуя, который произошел совсем не из-за купленного Коноэ по случайности афродизиака.
Коноэ укусил, но далеко не сразу; Коноэ мог бы отказаться.
Он не сделал этого. Рай долго не верил, что Коноэ согласился быть с ним не потому, что просто не нашел никого другого. Претендентов на благосклонность и дружбу Коноэ было достаточно; тот же Асато или, Рибика упаси, Бардо.
Оба они были выгодными партнерами: Асато, как выяснилось, имел немалое влияние в своей деревне, Кире, и теперь вроде бы даже собирался стать вождем. У Бардо же была собственная гостиница в Рансене, столице Шисы; и Асато, и Бардо были с Коноэ неизменно вежливы, в отличие от Рая, и рисковали ради него не меньшим, чем сам Рай.
Рай был готов в любой момент отступить в сторону; общение с другими оставалось для него проблемой. Он привязался к Коноэ слишком быстро и чувствовал себя от этого уязвимым; «я хочу, но не хочу» — эта позиция стала для него спасением.
Ненадолго.
Потому что «хочу» было сильнее частицы «не».
Рай до сих пор не знал, почему Коноэ предпочел остаться с ним, мрачным, неуживчивым и необщительным. Да еще и безумным, вдобавок ко всему. Даже после исчезновения Ликса безумие Рая никуда не делось; оно преследовало его, пускай проявлялось реже. Несколько раз с тех пор он впадал, как раньше, в кровавую ярость, готовый крушить и убивать, и только крепкая затрещина от Коноэ или его требовательный голос могли заставить очнуться.
Коноэ стал для Рая сдерживающей силой, предохранителем; санга.
Второй половинкой.
Раньше Рай не задумывался, почему считается, что санга и тоуга — идеальные брачные партнеры, даже если они оба мужчины и детей у них быть не может. Он понял позже: только с Коноэ Рай мог почувствовать себя одним целым. Способности санга и тоуга были тому причиной или что-то еще — Рай не знал. Зато он знал, что без Коноэ уже не сможет.
Он до сих пор не потерял себя только благодаря их связи — лишь она позволяла Коноэ вытаскивать Рая раз за разом из пучины безумия. Даже в состоянии кровавой ярости Рай мог слышать голос Коноэ; этот голос был важнее всего, что сам Рай собирался делать, важнее его желаний, инстинктов и разума, важнее его собственной жизни.
Так проявлялась связь санга и тоуга; именно благодаря этой связи в бою они были неуязвимы. Рай был неуязвим; они с Коноэ защищали друг друга, Рай — физически, Коноэ — морально.
Иногда Рай чувствовал себя личным телохранителем Коноэ. Рибика, с удовольствием общавшиеся с Коноэ, на Рая косились с опаской, и он их не винил. Привык уже, за столько-то лет. Внешность у него была не самая располагающая — один глаз, взъерошенный белый хвост… сразу видно, что жизнь его изрядно потрепала. От таких обычно ничего хорошего не жди.
Коноэ в подобных случаях брал Рая за руку или пробирался хвостом под плащ, чтобы найти там хвост самого Рая и обвить свой, кривой, вокруг его. Это было похоже на успокоительный жест, и Рай действительно успокаивался, как маленький ребенок.
Он возвращал Коноэ заботу стократно, стоило им остаться наедине, зубами стаскивая с него одежду, вылизывая его тело от ушей до пальцев ног, избавляя Коноэ от чужих запахов, оставляя на нем только один, кроме солоноватого аромата его кожи, — свой собственный.
Рай не привык ни о ком заботиться, но Коноэ был исключением.
Коноэ позаботился о нем первым — единственный за много лет. При первой же встрече вместо того, чтобы бежать, получив неожиданную поддержку, Коноэ порывался броситься в драку вместе с Раем, тем более что противник у них был один.
К счастью, он послушался, когда Рай велел не путаться у него под ногами; но неважно, насколько ценной была бы помощь Коноэ. Важнее было само намерение помочь. Такого Рай не видел уже очень, очень давно.
Коноэ был слишком добрым для окружавшего его жестокого мира.
Так Рай думал до того, как Ликс прекратил существование — после этого Коноэ стал значительно тверже, чем раньше.
Его слова оставались по-прежнему мягкими, он улыбался куда чаще, чем прежде, и даже позволял себе петь, но стержень, который был в нем и раньше, никуда не исчез: Коноэ делал все только потому, что сам так хотел. Его нельзя было обмануть или заставить; и противиться ему было совершенно невозможно. Ему, единственному, Рай никогда не мог возразить. В этом он был не одинок. Никто из многочисленных знакомых Коноэ не спешил избавиться от общества Рая; Коноэ настаивал на том, что Рай — свой, Рай — с ним, и принцип «любишь меня — люби и мое прирученное животное» оправдывал себя и здесь. С другой стороны, Рай тоже не спешил осуждать знакомых Коноэ, хотя у него на то были достаточно веские основания.
— На ком это он собрался жениться?
— Не знаю, в письме об этом не сказано.
— Надеюсь, не на тебе, — предположил Рай хмуро.
Лицо Коноэ приняло подозрительно задумчивое выражение. Рай насупился:
— Что?
— Я вот подумал, — сказал Коноэ медленно, — мы с тобой уже два года вместе, но…
— Заткнись.
Коноэ посмотрел на Рая без обиды, но с неодобрением. Рай ощерился:
— Так на ком этот твой раб жениться собрался?
— Он не раб. Думаю, на девушке, — предположил Коноэ не очень уверенно. — Придем в Киру — узнаем точнее.
— О таких вещах принято писать, — прищурился Рай. — Обычно приглашение на свадьбу составляют вместе.
— Ты что-то об этом знаешь? — заинтересовался Коноэ.
— Этот, — вспоминать о Бардо было неприятно, но что поделаешь, он до сих пор оставался важной частью жизни Рая, и отказываться от этой части, как Рай постепенно понимал, было верхом глупости, — его часто приглашали на свадьбы. Знакомые… хорошие и не очень. Его бывшие женщины…
— Ты не хочешь обмениваться брачными обещаниями, потому что тебе неприятно об этом вспоминать?
Рай коротко зашипел.
— Мои родители обменялись обещаниями. Ни к чему хорошему это не привело. Лучше просто жить вместе… пока хочется. Ничего не обещать друг другу.
— Ничего не обещать?.. Рай, два года назад мы не знали, выживем ли. Тогда еще был жив Ликс, он собирался погубить не только нас, а всю Шису. Потом, у нас не самая безопасная работа. Никогда не угадаешь, что может случиться. Кроме того, у тебя были приступы ярости. Тогда мы не знали, сумеем ли с ними совладать. Конечно, мы не могли ничего обещать друг другу. Но сейчас, когда все более-менее стало на свои места, увиливать от обещаний, как я считаю, просто глупо.
Рай клацнул зубами. Ему было нечего сказать.
— От ответственности бегут только слабаки. Ты — не слабак, Рай. Ты научил меня, как не быть слабаком.
Рай прикрыл глаз; в том, что он — не слабак, он был далеко не уверен.
Если так подумать, всю свою жизнь он бежал от отношений с другими рибика, опасаясь, что его оттолкнут. Предадут. И ему станет незачем жить.
Кровавая ярость была спасением. Впадая в это состояние, Рай мог не думать о том, что ему суждено прожить жизнь в одиночестве. Так было проще.
Родители Рая были с ним жестоки. Они били его, а потом умерли, оставив лишь незаживающие раны в его сердце.
Бардо был еще более жесток. Он не наказывал Рая физически; он уничтожил его морально.
Бардо, охотник за наградами, учил Рая драться. Он не сразу понял, что Рай при виде крови впадает в бешенство, зато сразу распознал его талант. С каждым годом Рай дрался все лучше — и все чаще терял себя, приходя в сознание все медленнее. В итоге Бардо решил вызвать демона, чтобы тот помог ему стать сильнее… а зачем — Рай до сих пор очень туманно представлял. Может, Бардо позавидовал кровавой ярости Рая и захотел превзойти его. Может, испугался за свою жизнь.
В любом случае, это было предательством.
С тех пор Рай опасался к кому-либо привязываться. В то время как Коноэ охотно шел на контакт, Рай сторонился всех, кроме самого Коноэ и, честно сказать, до сих пор не знал, чем он заслужил такой подарок судьбы, как его санга.
— Если не давать обещания, всегда будет соблазн их нарушить, — продолжил Коноэ. — Понимаешь, Рай… по сути, если мы обменяемся брачными обетами, ничего не изменится. Не знаю, на ком женится Асато, но это наверняка будет пышная церемония. Вон, даже нас пригласили. Мы с тобой не можем себе ничего такого позволить, да и не хотим. Кроме того, мы и так уже связаны обещанием: я сказал, что буду только твоим санга и ничьим больше. Но это — не то обещание. Оно не делает нас парой, просто партнерами. Раньше в наших отношениях не было определенности, мы думали только о том, как бы дожить до завтра. Сейчас все изменилось. И я не хочу оставаться для тебя только санга. Я уверен, что мое желание быть с тобой никогда не изменится. Если ты не хочешь давать мне общение, получается, ты — не уверен.
Рай мотнул головой; волосы рассыпались по плечам.
— Ты — глупый кот. Сколько тебе лет, дурачье?
— Ты знаешь.
— Двадцать. В таком возрасте часто дают обещания любить всю жизнь. А потом бросают, заметив первую же симпатичную мордашку. Ты — отличный санга, Коноэ. Практически гениальный, — говорить это было непросто, Рай не привык сыпать комплиментами, но Коноэ хотел от него откровенности. А Рай не умел отказывать Коноэ. — Возможно, ты, как и твой отец, станешь Верховным Санга Рансена когда-нибудь. В таком случае тебе понадобятся наследники. Тебе придется жениться, как и ему. А я не собираюсь подражать Ликсу и кричать после этого о предательстве. Если такое случится, я просто тебя отпущу. Мы не связаны никакими обещаниями.
Кажется, так долго он говорил в первый раз за несколько лет… после того рассказа о своей семье в гостинице Бардо, когда Коноэ поцеловал его первым, чтобы отвлечь от воспоминаний о крови и горечи.
— Ликс не считал моего отца предателем, — мягко возразил Коноэ. — Ликсу нравилась моя мать.
Рай посмотрел на него недоверчиво.
— Так же, как и мой отец, — продолжил Коноэ. — И так же, как он, она была не против принять Ликса… в нашу семью. Не все… определяется единоличным обладанием. Есть любовь, которая…
— Ты хочешь, чтобы я делил тебя с какой-то женщиной? — Рай шагнул вперед, заставляя Коноэ отступить; тот уткнулся спиной в стену. Бежать было некуда, и Рай с размаху приложил об эту стену кулаком. — Или с Асато? На ком он там все-таки женится? Ты так кстати заговорил об обмене брачными обещаниями; возможно, ты думаешь, что, раз у нас не может быть детей, мы обменяемся обещаниями втроем? Или вчетвером?
— Рай, — в голосе Коноэ звучало предупреждение; он обнажил клыки и низко зарычал, но Рай не обратил внимания.
— Я о чем-то не знаю? Ты был слишком опытным, когда отсасывал мне в первый раз; может, ты все же пробовал раньше с кем-то? Например, с Асато? Может, твои путешествия в Киру…
— Рай! — рявкнул Коноэ. — Я люблю тебя, но еще слово, и ты получишь по морде.
Эта угроза, не вполне серьезная, не испугала бы Рая; в голосе Коноэ слышались опасные нотки. Впервые они зазвучали в этом голосе после исчезновения Ликса; но даже не то, как были произнесены слова, подействовало на Рая.
Первая половина фразы Коноэ могла заставить Рая горы свернуть или превратиться в послушного котенка; это «Я люблю тебя».
Ни до, ни после Рай не слышал от Коноэ таких слов. Ни разу за эти два года с лишним.
Раньше они боялись обмениваться громкими словами: мир был слишком непостоянным местом, оба они могли умереть, оба были замкнуты и не желали распространяться о своих чувствах.
Но Коноэ с тех пор сильно изменился. Он нашел в себе силы открыться миру, он больше не был замкнут.
Должно быть, повзрослел.
В некотором смысле он был куда старше самого Рая.
— Я точно знаю, что чувствовал Ликс к моему отцу. Во мне — эмоции Ликса, — Коноэ прижал руку к груди, — то, что осталось от его личности. Некоторые его воспоминания. Ликс любил моего отца. Любил мою мать. Но не так, как мы с тобой любим друг друга. Мы с тобой — разные. Мы — санга и тоуга. Мой отец и Ликс были похожи. Они оба «пели», оба были санга. Между ними не могло возникнуть… того, что между мной и тобой. Это было что-то другое, больше, чем дружба или даже любовь. Две половинки одного целого… не знаю, как сказать точнее. Они никогда не ревновали друг друга. Ликс впал в ярость не потому, что мой отец женился, он знал об этом и благословил его. Ликс не мог простить, что отец оставил его одного. Это было все равно что потерять собственную руку или ногу, часть себя, невыносимая боль. Боль пожирала Ликса каждый день, он едва мог дышать и хотел, чтобы эту боль почувствовали все. Ему казалось несправедливым, что только он чувствует потерю. Все должны были сожалеть о моем отце, весь мир; Ликс отчасти повредился в уме. Не знаю, зачем он передал мне, еще нерожденному, свои эмоции. Сам Ликс полагал, что тем самым защищает себя от воздействия чувств, которые его медленно убивали, но я думаю, дело было кое в чем еще. Ликс пытался защитить то, что было в нем лучшего. Избавиться от боли значит потерять контроль над собой, как под воздействием сильного наркотика. Ликс решился на этот шаг… чтобы у меня был шанс. Чтобы шанс был у мира. Не будь во мне части Ликса, мы с тобой не сумели бы его остановить.
— Ты, — поправил Рай, — ты его остановил.
У самого Рая в это время была другая задача: он боролся с собственным демоном.
И, благодаря мыслям о Коноэ, сумел этого демона победить.
— Только потому, что Ликс не смог отпустить моего отца.
Рай приподнял брови:
— Что?..
— Я часто видел отца, хотя он уже был мертв. Иногда он приходил в нашу деревню как бродячий менестрель и пел на главной площади. Никто его не узнавал, все просто слушали пение. Слушал и я. Я не решался с ним заговорить, да и он не стремился с кем-либо общаться. Он всегда молчал. Возможно, потому, что мертвые редко говорят. Они могут только петь. От отца я узнал свои первые песни.
А еще… было много случаев. Как-то раз в детстве я пошел в лес один. Мать запрещала мне ходить одному, но она как раз отлучилась к подруге в гости; я воспользовался этим, чтобы сбежать. Я шел и шел, срывал орехи… Потом мой путь кто-то преградил. Это был он, бродячий менестрель в капюшоне. Я сразу узнал его и очень удивился. Я не знал, что он делает в лесу, и спросил об этом. Он, как обычно, ничего не ответил, только молча покачал головой. Я попытался обойти его, но он мне этого не позволил. Он настаивал на том, чтобы я вернулся в деревню. Это было ясно и без слов. В конце концов я последовал совету.
На следующий день в том месте, куда я не пошел, нашли первый участок, зараженный Пустотой. Если бы я прошел чуть дальше — трава и ветви разрезали бы меня на части. Он знал об этом, мой отец. Он меня уберег и спасал так еще несколько раз. Например, однажды показал мне, где обрыв, и я не сорвался… Он здорово выручал меня во время истории с Ликсом. Он, в конце концов, спас нас обоих.
Насчет этого у Рая не было возражений.
— Знаешь, почему он мог появляться всюду и помогать нам? Потому что Ликс не хотел его отпускать. Даже лишившись эмоций, Ликс тратил на мысли о моем отце огромное количество времени — и призвал его назад, пускай в виде призрака. Отец при жизни был сильным санга, поэтому ему удалось обрести свободную волю. Но вернулся он только благодаря Ликсу. Потому что тот не смог его отпустить. А ты говоришь, — Коноэ нахмурился, — будто сможешь отпустить меня. Ты хочешь от меня избавиться?
— Делай что хочешь.
— Это не ответ, Рай. Ты говоришь о каком-то будущем и о том, что мои чувства со временем могут измениться. Но это я раз за разом добиваюсь от тебя ответа, а ты мнешься, будто старая дева, и чем дальше, тем больше я подозреваю, что не так уж тебе нужен.
— Коноэ.
Коноэ поднял глаза: Рай нечасто называл его по имени.
— Я не смогу без тебя жить, — коротко признался Рай. — Этого достаточно?
— Для начала, — Коноэ благосклонно кивнул.
— Я ничего не могу обещать…
— Ты можешь. Ты боишься. Не хочешь брать на себя ответственность, — Коноэ прищурился. — Ты же так мне и сказал, когда я купил по случайности афродизиак, помнишь? «Тебе придется принять на себя ответственность». Ты лукавил. Афродизиак на тебя не подействовал. Ты мог не целовать меня тогда, и ничего бы не было. Нас, — Коноэ развел руки в стороны, — нас бы не было, Рай. Но ты поцеловал меня. А я принял на себя ответственность. Теперь я жду того же от тебя. Иначе это — чувства в одну сторону. Ты упоминал моих отца и Ликса; так вот, между ними не было ничего подобного. Ликс знал, на что идет, когда связывал с моим отцом судьбу. Он не мог предвидеть одного: потери. Он был слишком молод, чтобы об этом задумываться, и недостаточно хорошо знал других рибика. Мы с тобой не такие.
— Ты моложе, чем был Ликс.
— Нет. Я — его ровесник. Я помню многое из того, что помнит он. И я точно знаю…
— Какой смысл, — перебил Рай, — давать обещание, если не знаешь, сможешь ли его выполнить? Если в любой момент можешь потерять себя? Мы не вечны.
Коноэ вскинул голову, глядя Раю в глаза:
— Да, мы не вечны, Рай. Именно поэтому мы даем обещания. Это — единственное, что гарантирует: от нас что-то да останется. Хочешь узнать, что я буду делать, если ты умрешь?
Рай ничего не сказал.
— Ты сказал, что не сможешь жить без меня. Так вот, я без тебя — смогу. Я перестану быть санга, — Коноэ улыбнулся уголками губ, грустно, но непреклонно. — Нет смысла петь, если рядом нет тебя. Но я буду жить дальше. Я не стану искать смерти. Этот мир такой огромный, Рай… Ты показал его мне. Я буду жить за нас обоих. Буду идти вперед, что бы ни случилось. Я никогда не остановлюсь… ни на мгновение. До самого конца. Потому что ты останешься со мной. Потому что я буду точно знать: когда-нибудь мы встретимся… по ту сторону лун, быть может. Если ты принесешь мне брачное обещание, Рай, я потребую от тебя того же. Что бы ни случилось со мной, ты должен идти дальше. Если кто-то из нас потеряет другого, это не будет предательством. Мы все равно останемся вместе. Мы не будем бежать от боли; мы переживем ее, оставив в себе — как и все самые лучшие чувства. Мы оба будем помнить, что бы ни случилось… что любим не только друг друга. Любовь к кому-то одному означает любовь ко всему миру. Это останется с нами всегда, любовь, — Коноэ продолжал смотреть Раю в глаза, — ты готов принести мне брачное обещание?
Рай не знал, что ответить.
Раньше он думал, что брачное обещание — цепи, призванные связать насильно, удержать. Он никогда не стал бы удерживать Коноэ и полагал, что оснований сомневаться в его чувствах у Коноэ нет. Рай слишком редко к кому-то привязывался, чтобы потом легко избавляться от привязанностей. Он до сих пор не мог забыть ни родителей, ни Бардо; эти потери оставались с ним.
Коноэ открыл ему глаза, Коноэ показал, что потерь не существует. Все, что разрушено, может быть отстроено снова, даже луна, если на то есть желание.
Коноэ не собирался привязывать Рая к себе.
Коноэ хотел доказать, что сам всегда останется с Раем — что бы ни случилось. А поэтому нет нужды бояться потерять его. И ревновать нет нужды тоже.
Он был куда решительнее, чем сам Рай, не особенно молодой уже кот, лишившийся большей части иллюзий.
— Я не знаю, как приносить обещания.
— Мы узнаем, — Коноэ помахал листком с приглашением, — я, если честно, тоже без понятия.
— Глупый кот, — не сдержался Рай.
Коноэ виновато пожал плечами.
***
— По-моему, она на тебя похожа, — шепотом пробормотал Коноэ.
Рай страдальчески скривился.
Кошка, на которой женился Асато, обладала белыми волосами, убранными в высокий хвост и заплетенными во множество замысловатых косичек. Уши и хвост у нее тоже были белыми. И пушистыми, как у Рая.
— Теперь я припоминаю, — Коноэ глазел на спокойную невесту, которая явно была старше счастливого жениха, — вы с Асато всегда спорили, чуть до драки не доходило… Я знаю, почему.
Рай фыркнул. Что Коноэ может знать: ему прямо скажешь — и то не дойдет.
— Ты ему нравился, — похоронным голосом продолжил Коноэ, — любимую напоминал. Или она ему тебя напомнила… Вот почему он так грустно сказал мне, что теперь мы с тобой — пара, перед тем, как исчезнуть. А я-то, дурень, ничего не понял…
— Ты и вправду ничего не понял, — от перспективы, что он мог нравиться Асато, Рая чуть приступ смеха не обуял. Распушив хвост в знак протеста, Рай добавил: — Он был твоим рабом. Но вел себя для раба слишком смело. Позволял себе лишнее… тыкался носом в твое плечо.
— Ты тоже, — напомнил Коноэ.
— Я — потом, — отмахнулся Рай. — И вообще… это ты меня заставил.
— Так значит, я еще и виноват?
— Эй, вы, — за спинами у них прозвучал подозрительно знакомый печальный голос, — можно потише? Асато не каждый день женится… Ах, он стал совсем взрослым.
Коноэ похолодел:
— Только не говори мне…
— Да, — согласился Рай, положив ладонь на рукоять меча. — Это демон.
Коноэ обернулся к демону, облаченному в черное и синее — в нем без проблем опознавался Кальц, всегда печальный и за печаль же ответственный.
— Извините… — прошептал Коноэ. — Вы не знаете, как обмениваются брачными обещаниями?
Лицо демона приняло задумчивое выражение.
— Мы с матерью Асато…
— Погоди, — перебил демона Рай. — Какое отношение ты имеешь к Асато?
Демон, кажется, обиделся.
— Как же… Я — его…
— Так я и знал, — на этот раз Кальца прервал Коноэ, — ты его ревнуешь.
— Кого? — Рай даже рот приоткрыл от неожиданности.
— Асато! А говорил, что это меня к нему ревнуешь… Вот почему ты не хотел ехать на его свадьбу!
Вся рассудительность Коноэ и слова о ненужной ревности испарились, будто по волшебству. Сейчас Коноэ выглядел как очень глупый и очень недовольный кот. Так и хотелось взять его за шкирку, чтобы встряхнуть хорошенько.
— Коноэ, — сказал Рай назидательно, — я люблю тебя, но сейчас ты несешь жуткую чушь. Помолчи, будь так добр.
Коноэ уставился на Рая в совершеннейшем изумлении.
— А сейчас, — Рай повернулся к демону, — как там обмениваются брачными обещаниями?.. — Демон замешкался с ответом, поэтому Рай схватил Коноэ за руку и, недолго думая, потащил его к Асато и кошке с белыми волосами.
Они-то уж точно должны были знать.
Конечно, Рай предпочел бы не устраивать из собственной свадьбы пышную церемонию, тем более, совмещенную с еще чьим-то бракосочетанием, но ждать больше не мог.
Он окончательно убедился, что идея обменяться брачными обещаниями была не так уж плоха.
-
-
06.04.2017 в 20:11Кстати, хотела у вас спросить, здесь, в "Зеркале" и, возможно, где-то еще, обсуждается, что рай выглядит опасно, отталкивающе, по-бандитски, и рибика его опасаются. Это описание от лица Рая? Его мнение, так? Внешне опасным, он, безусловно выглядит, но если видеть его глазами других котов, то скорее будет "высокомерный, но опасный красавец", кто-то из котов будет завидовать такой внешности и силе, кто-то любоваться, романтично настроенным котам и кошкам Рай скорее приглянется, хотя его поведение и напускное высокомерие может и оттолкнуть.
Не очень люблю AU, особенно, если его отдельные моменты вставлены в текст, который выписан крайне канонично, но теме не мене, ни Ликс-санга, ни "вызванный им Шуи" меня здесь не задели, общая канва и потрясающий Каноэ - приятный и сильные впечатления!
-
-
13.07.2018 в 01:06Это описание от лица Рая? Его мнение, так? - по большей мере да. Но я бы тоже к такому подойти постремалась. И опасные компании для Рая явно не в диковинку, он там как дома - то есть, никому не доверяет.
Спасибо большое